– Мясо, говоришь? – заправляя нож и нервно приглаживая бороду, сказал Остап. – Ну кормилец! Какой же молодец всё-таки! А я уж тебя ругать хотел. Проснулся, холод собачий, костёр потух, и на посту никого.
– Да! Зайцы попались! – радостно зашагав косолапой походкой через поляну, крикнул Фома. – Гляди, какие жирные! – потряхивая обмякшими тушками, добавил он.
– Ты какого чёрта ушёл?! Сучий ты сын!!! – неожиданно сменив саркастический мягкий тон, взорвался охотник. – Какой уговор был?! Тебя спрашиваю!
– Двое спят, один сторожит и присматривает за костром! – с недовольством побитой собаки взглянув на Остапа, ответил он.
– А ты что?! Жрать захотел? – сдвинув брови, закричал на толстяка Остап и носком сапога зло пихнул в его сторону погасшую головню.
– А чего, потух, что ли? – залепетал здоровяк и, бросив на траву дичь, зашаркал к кострищу.
– Да нет, что ты?! – протянул Остап. – Смотри, какой жар! Степаныч аж под шкуру с головой залез, чтобы седины не опалить.
– Вот дела, – со вздохом сказал Фома. – Только ведь дрова подбрасывал, – упав на колени и раздувая угли, виновато оправдывался он.
– Эх, Фома. Бездонная твоя утроба. Ты ведь душу продашь за куриную ногу! – откинувшись на ствол дерева, ядовито произнёс Остап.
– Дык я быстро же. Ну, отошёл по нужде, заодно дай, думаю, силки проверю, – заёрзал Фома.
– А если б волк нас задрал? – надавив на веки пальцами, со вздохом произнёс Остап. – Вот идёшь ты с зайцами наперевес, а зверьё из нас кишки тащит. Так же оправдывался бы в деревне?
– Тьфу на тебя. Что ты за человек? Почему я с тобой дружу до сих пор? – с обидой произнёс Фома. – Да мы давным-давно всех волков капканами переловили, один только твой ручной и остался. Только в толк не возьму, как он тебя до сих пор, скотину такую, не сожрёт.
– Ещё огрызаться вздумал, – недовольно буркнул Остап. – Сколько ты ещё будешь раздувать эту кучу золы! – стряхивая с рукавов пепел, спросил он.
– Остап, полно тебе брюзжать, – раздался скрипучий голос из-под собачьей шкуры.
– Ох! Доброе утро, Степаныч! – с облегчением, повернувшись к старику, произнёс раздувавший угли Фома. – Остуди ты этого скрипушника. Всю плешь мне проел, сил больше нет его слушать.
– Ты ещё и жаловаться вздумал?! – сведя смоляные брови, спросил Остап. – Иди, вон, освежуй зайца! Я сам костром займусь! Дуешь, дуешь, щёки уже растянул, и всё без толку!
Здоровяк недовольно вскочил, кинул палку, которой ковырялся в углях и, тряся пузом, направился к зайцу.
Остап отодвинул неуклюже сложенные ветки, собрал в кучу угольки, набросал сверху мох и раздул огонёк. Через пару минут по всей округе уже слышались потрескивания горящих дубовых веток.
Остап заворожено посмотрел на огонь. Неторопливо поглаживая закопчённой ладонью жёсткую бороду, охотник погрузился в пучину молчаливых раздумий.
Языки пламени отплясывали в угольно-чёрных