Роман в четыре руки. Наталья Павловна Пичугина

похоронили вернувшегося с войны израненного, очень долго болевшего Олиного отца, тёти Валиного мужа – дядю Валю, шесть лет «стоявшего» в Кронштадте. «Да, стояли, считай, неподвижно, зато почти как сама крепость,» – так дядя Валя сам комментировал, когда в семействе под рюмочку подшучивали: «Папа, про тебя говорят «всю войну прошёл», да еще с гаком, – как это прошёл, ты же камнем лежал, небось мохом оброс?» Особенно любил подкинуть в домашнюю шутку перчику старший из детей – Юра, которого в четырнадцать лет – чтобы меньше осталось при себе детских голодных ртов, чтоб дисциплину узнал, чтобы спасти мальчишку более или менее наверняка – в четырнадцать лет из холодной-голодной сибирской эвакуации отправили «по знакомству» на корабль юнгой, где когда-то служил отец. «Я и то, – подтрунивал Юра, – вон сколько прошёл – от Находки почти до Японии. А если бы война не кончилась, и до Японии бы дошёл. Правда, ты шесть лет стоял, а я семь лет ходил. Справедливость во всем нужна, правда, «дядь Валь?» «Дядь Валь» – так Полина с детства называла тёткиного мужа, отца своих двоюродных братьев и сестёр. И после войны они, его дети, видимо, чтобы поддерживать атмосферу шуток-прибауток вокруг страдающего от неизлечивавшихся болей отца, тоже то и дело называли его «дядь Валь». Ольга даже высказалась на этот счёт по-своему:

      – Мы кругом все Валентиновичи, мама – Валя, папа – Валя. Мне нравится!

      …Юре было двадцать один год, когда он демобилизовался: Юру нельзя после семи морфлотовских лет семейными делами загружать. Ему погулять на воле надо, ему и жениться надо, девушку хорошую выбирать – не игрушки играть. Так и отец, и мать, и бабушка считали.

      – Без бабушки – хоть пропадай, – тоненько повторяла тётя Валя, хрупкая, еще как девочка в талии, нежная всей своей внешностью – мать четверых оставшихся с ней одной теперь пацанят. Старшему десять, младшей – послевоенной – пять.

      Девятилетняя Ольга баском повторила за матерью: «Без бабушки – хоть пропадай…» – А потом вдруг заявила: «А зачем пропадать?»

      – Что ты сказала? – не поняла мать.

      – А зачем пропадать?

      «В ту минуту в Ольге почувствовала я, мать, дяди Валин характер, – спустя годы рассказывала тётка Полине, – он в первый же час нашего знакомства, когда ему было тридцать, а мне шестнадцать, сказал: «Запомни: мы с тобой никогда и нигде не пропадём…» Я ещё была дура, напуганная голодом, наступившим после НЭПа, нищетой, с которой мы с вашей будущей бабушкой никак справиться не могли, хотя и я, и твой папа уже работали. Я спросила его: «Почему вы так говорите, Валентин Валентинович?» – «Долго объяснять, но ты повтори сейчас за мной по словам: мы с тобой никогда и нигде не пропадем». И я повторила.”

      Но Ольга-то никогда не слышала отцовских слов? Или слышала?

      А спустя еще какое-то количество лет, когда самой Полине пришла пора сказать себе «хоть пропадай», она вспомнила этот рассказ тёти Вали, которой уже тоже не было в живых, и испытала благодарное тепло к Ольге. И это Ольгино тепло, выходит, и собственное тепло привело Полину в чувство. В самом деле – а зачем