Краткое руководство по левитации. Андроник Романов

Дальше берем френч-пресс с горячим молоком и интенсивными движениями поршня вверх-вниз взбиваем молоко до пены. Как только пена полезет за край, открываем френч-пресс и переливаем молоко в стакан. Туда же тонкой струйкой доливаем кофе. Латте готов. Теперь ставим его рядом с доской, на которой лежит только что приготовленная вкуснейшая брускетта, берем в руки вилку и нож, отрезаем кусочек, кладем в рот, жуем, наслаждаясь сочетанием вкусов, запиваем нежнейшей молочной пеной с тонким кофейным ароматом. Попробуйте проделать все это утром, как проснетесь. Я спать.:) Завтра на работу. Вот вам, мальчики и девочки, напоследок слова великого Терри Пратчетта: «Нормальный семейный человек, который каждый день ходит на службу и ответственно относится к своим обязанностям, мало чем отличается от самого чокнутого психопата». Доброй ночи, народ!:)

      Нравится (47) Ответить • 23 апреля в 22:58

      Сублиматор

      Нужно слегка прибавить шаг, чтобы отчетливей слышать тонкую нотку ее собственного запаха, растворившегося в душном, отравляющем опиуме Ива Сена Лорана. Грамацкий знал этот парфюм и потому различал, как пахнут ее плечи, шея, затылок у основания пышных каштановых, тщательно расчесанных волос, заплетенных в короткую густую косу, схваченную у основания острыми гребнями голубой жемчужной мантары. Неожиданно похожая на аккуратную девочку Вермеера, водившего к себе персонажей сквозь игольное ушко камеры-обскуры, такая же точная в выборе жемчуга, видная так же – вполоборота, она шла впереди, обгоняя Грамацкого на полшага. Ни дальше, ни ближе.

      Заговорить с ней для него было все равно, что прикоснуться к поверхности воды, спугнуть отражение, в котором по глубокому, выцветшему за лето небу над его девятиэтажкой беззвучно плывет самолет, и в которой она просыпается, целует его в губы, не открывая глаз, наощупь – ровный контур зубов и кончик языка. Почти касается его встревоженного нёба.

      – Выспался?

      – Руку не чувствую…

      – Отлежала? Бедненький… Приходи сегодня пораньше, у меня для тебя сюрприз.

      И не важно, какой именно, – важно «у меня для тебя».

      У самого входа в метро он ее обогнал, чтобы придержать тяжелую стеклянную дверь, услышать «спасибо», на мелькнувшее подобие полуулыбки выдать приготовленное заранее «хорошего дня» и сорваться по отвесному эскалатору вниз, на ходу допивая остаток этой внезапной придуманной пятиминутной осенней жизни – от «Магнолии» до эскалатора – воображая, в каком направлении она поедет – в центр или в Алтуфьево, почти ревнуя к тому, кто будет стоять в вагоне позади нее.

      Всего лишь эпизод, но какой! Грамацкий рисовал так и не увиденный овал ее лица, придумывал, как она бы сказала утром, пристегивая край чулка к шелковому кружевному поясу:

      – Дойдем до метро и, не прощаясь, разъедемся.

      Трагично и красиво. Декаданс в духе Лотрека, возведенный в патетическую пошлость. Все равно, как иллюстрировать «Темные аллеи» довоенными порнографическими открытками. «Хотя, – подумал Грамацкий, – теперь это винтаж. Может быть, еще не искусство, но уже точно – эстетика. Как Вертинский».

      – Что?! – громкой женский голос