Ровно в девять вечера он подошел к Ла Бомбонере. С высоты птичьего полета стадион напоминал конфетную коробку, а внутри, на футбольном поле, громоздилась раскрытая вафельница – сцена с огненно-рыжим задником, встопорщенным будто ирокез Джигурды. Но на уровне мостовой все выглядело куда прозаичнее: армия в черных кожаных доспехах штурмует средневековый замок. Передовые отряды бьются локтями о железные ограждения и пытаются удерживать хоть какую-то стройность в рядах, чтобы атаковать ворота и прорваться к местам, указанным в билетах, но засадные полки напирают сзади, создают сумятицу и хаос, мешая всем и, в первую очередь, себе. Хорошо, что не придется нырять в эту толпу. Лев постучал в дверь с цифрой 7 и сказал секретный пароль:
– Э-эм, привет, народ. Я от Кати.
Его тут же проводили за сцену. Сколько тут всего понастроили, прямо на зеленой траве стадиона! Костюмерная со стеклянной дверью, за которой застыли два быка в униформе цвета хаки. Склад с инструментами, их стерегут четверо. Доминошная, для монтировщиков сцены, здесь охраны нет, но заходить не хочется: накурено, хоть топор вешай. А это что? Вертолетная площадка? Правильно, не везти же супергруппу по пробкам. Секьюрити выстроились в три ряда, все с дубинками и шокерами, на случай если фанаты прорвутся. Чуть дальше – гримерки для музыкантов, святая святых, но туда только через лазерный коридор…
Из этого коридора появилась Катя, схватила за руку, потащила в темный угол.
– Рада тебя видеть, – она поцеловала Льва в губы и оттолкнула к стене. – Стой здесь! Жди сюрприза!
Смотреть концерт из правой кулисы – это не совсем то, о чем мечтали большевики. Им больше подходит левая, да и оттуда слышался бы недовольный ропот. Мимо постоянно кто-то бегает, спотыкаясь о змеящиеся провода, матерясь на разных языках, толкая в спину, в бок, в грудь, умудряясь даже над головой протиснуться с чем-нибудь тяжелым и угловатым. Из-за многоярусной колонки виднеется самый бессмысленный кусок сцены с ударной установкой, единственное, что можно разглядеть с этого ракурса – тарелки хай-хэт, которые изредка подпрыгивают на стальном стержне. Звук доносится в искаженном виде, уши сворачиваются в трубочки, а нервы во всем теле ноют и подергиваются. Но к этим неудобствам быстро привыкаешь, и даже зубная боль, вспыхивающая в такт музыке, не портит настроения.
Музыканты отработали ровно два часа, поклонились и ушли. Жаль, в противоположную кулису. Но все понимали: это еще не конец. Десять минут гремели аплодисменты и крики: «Хотим больше! Хотим больше!» Первым вернулся барабанщик, притворяясь, что ищет забытые палочки. Он сделал удивленное лицо в стиле «А чё это вы здесь делаете?!» С минуту постоял, глядя на бушующее море, затопившее танцевальный партер. Сел и исполнил зажигательное соло. Встал, поклонился: хватит вам? «Нет!» – хрипели сорванные глотки многотысячного зрительного зала. – «Хотим больше!»
Ударник пожал плечами и свистнул. Этого сигнала только и ждали остальные.