«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников.. Наталья Богатырёва

у вас газета вся чёрная, мрачная?» А мы, действительно, выпустили один номер чёрно-белый, даже название чёрным вывели. Я быстро нашёлся и говорю: «Но ведь и газета «Правда» вся чёрная, а никто не возражает». Он и отступил… Это было действительно очень хорошее время. Одно удовольствие было общаться с теми ребятами. Гарик Бабушкин, Боря Вахнюк, Алик Ненароков, Паша Асе, Ада Якушева со своим октетом, Ира Олтаржевская, Нина Высотина (Михалькова), Юра Визбор… Но он был постарше, и я непосредственно с ним мало общался. Когда он выступал у нас в институте, я с удовольствием слушал его песни – мне это страшно нравилось.

      Он и Володя Красновский были основоположниками авторской песни на факультете, а Ким, Коваль – это уже младшее поколение. Хотя они справедливо говорят, что не разделяют себя по годам. Они все – из тех лет. Всё это ребята, которых я страшно люблю и до сих пор не могу забыть».[8]

      Особые отношения – дружески соседские – связывали А. В. Терновского с его студентом Юрием Ковалём.

      «Мы жили в одном доме (он описан им в рассказе «От Красных ворот»), я – площадкой выше. Часто бывали друг у друга, читали Зощенко (в какой-то мере я его «заразил» этим писателем), музицировали. Юра играл на пианино, банджо, на гитаре. Общался я и с его братом Борей, замечательным человеком, историком по образованию. Юра его очень уважал. Но вместе с тем, я всегда рассуждал так: дружба – дружбой, а служба – службой. И мне очень не хотелось, чтобы Юра, пользуясь тем, что мы в хороших отношениях, допускал какую-нибудь халтуру. (Поэтому Алексей Васильевич поставил своему соседу «три» за курсовую. – Н. Б.) Но он не обиделся, надо отдать ему должное, на эту «тройку». Я ему говорю: «Юр, это же объективная оценка». А он: «Да ну, Алексей Васильевич, ничего страшного». Он очень уважал Арусяк Георгиевну Гукасову специалиста по Пушкину с кафедры русской литературы 19 века, очень серьёзную и знающую женщину. Нельзя сказать, чтобы Юра «грыз гранит науки», очень уж много было у него интересов: он тогда уже пытался писать, петь, занимался живописью. Но все требования Гукасовой всегда старался выполнить».[9]

      Ясный свет личности А. Терновского, его стихов, пронизанных любовью к людям, согревал и его учеников в Лианозовской средней школе, и студентов филфака МГПИ. Среди тех, кто с благодарностью вспоминает уроки этого благородного, доброго человека, носителя старой культуры, истинного интеллигента, – студенты разных поколений. Его любили студенты 50-х гг. Его глубоко уважали, к нему тянулись студенты всех последующих десятилетий. С ним можно было говорить обо всём. Часто можно было увидеть Алексея Васильевича неторопливо и уважительно беседующим с кем-то из аспирантов или коллег-преподавателей в аудитории 306, на кафедре русской литературы XX в., как называлась она тогда. По старой фронтовой привычке Алексей Васильевич не расставался с «Беломором». Даже во время заседаний кафедры потихоньку уходил «за шкафчики», которыми был отгорожен закуток для