Это было ужасное время, от которого меня до сих пор мутит. Так надо мной не издевался никто и никогда. Валентина Романовна специально читала мне нотации, прекрасно зная, как они меня доводят. Варила жирные куски мяса во время моего токсикоза, заставляла мыть полы. Благо была у меня голова на плечах, не поддавалась на все провокации, хоть и продержалась чуть больше месяца под одной крышей с этой тираншей. Все это время Лёня работал. Приходил поздно, уходил рано. На мои просьбы поговорить с матерью отмахивался. Ровно до того момента, пока я не стала собирать вещи, предварительно договорившись о переезде к подруге.
– Мам, я уже домой иду, – раздался голос дочери в телефоне.
– Хорошо, – выдыхаю, отворачиваясь к окну и растирая грудную клетку, где невозможно пекло. – Я после пяти подъеду, как рабочий день закончится.
– Постучи, – просит дочка, а я обещаю, что так и будет.
У нас есть свой перестук, секретный. Мы его придумали уже давно, потому что всякое в жизни было.
Рабочий день подходит к концу очень быстро, я даже не успеваю устать. Все довольно монотонно, не считая вспыльчивого начальника, но я нисколько не жалею. Пожалуй, такой ритм мне сейчас нужнее всего. Я ведь очень рано вышла на работу, отдав Агату в садик. Деньги были нужны на съем квартиры, ведь Лёня нас бросил, как только дочка родилась. Снял мне однокомнатную квартиру, перевез туда вещи и был таков. Зато исправно звонил и жаловался на свою несправедливую жизнь, а я концы с концами сводила. По ночам тексты переводила, контрольные за студентов писала, и без конца качала свою недоношенную дочурку. Обливалась слезами, когда у нее поднималась температура и резались зубы. Рыдала в подушку от несправедливости, а наутро улыбалась единственному своему счастью, которое смотрело на меня со всей любовью.
Работать я начала в саду. Нянечкой. К сожалению, взять меня в ту же группу, где была Агата, не смогли. Но я была рада и тому, что могла в любую свободную минутку добежать до своей малютки и внимательно посмотреть, как она кушает или играет.
Тяжелое было время. Било оно меня наотмашь. Именно тогда я стала понимать, с каким человеком связалась. Леонид то приходил, ползая на коленях и вымаливая у меня прощение, то через три дня уходил, устав от плача, домашних дел и хлопот. Так длилось – всегда. При этом я давно уже перестала носить обручальное кольцо. Сдав его и другие драгоценности в ломбард, просила его о разводе, даже подавала заявления, но нас разводили неприлично долго, потому что каждый раз муж всем вешал лапшу на уши, как сильно любит меня и дочь, что готов исправиться, что будет давать денег и покупать продукты. Его хватало на три дня, не больше. Лимит этого человека длился тридцать