Дисторшн. Кирилл Сафонов

в меня братишка взглядом и замер. Ага, картинно так, как в немом кино. Я терпел этот взгляд не больше пары секунд, а потом говорю, ты что мол, в порядке? Что с тобой? Как вдруг он начинает приподниматься с постели, и снова какими-то рывками, как в дешевых, я их называю «ленивыми», мультфильмах, в которых художники про плавную анимацию и слыхом не слыхивали. Где, к примеру, взмах рукой или любое другое движение состоит лишь из трех кадров: нижняя точка, средняя и верхняя – могут и среднюю пропустить – низ и верх – на экране это смотрится ужасно. Так и тут. Брат поднимался с постели рывками, одновременно как-то странно выкручивая руки, ставя их то перед собой, то сбоку, то уводя куда-то за спину. Мне трудно это описать – это было и реально, и нереально одновременно, я еще не успел испугаться, не успел понять, что это сон, никаких эмоций – просто какое-то удивление, не больше, просто – как так? Что за…? И в следующую секунду – я понял – да, это сон. Но как проснуться? Команду я начал давать практически сразу, но нет. Ни в какую. Словно запертый один в кинотеатре – выход только после окончания сеанса. Точнее, я читал, точно – «Заводной апельсин» – кто-то из приятелей подсунул. Там главному герою прокручивали фильмы со всякими реальными и нереальными ужасами – и он не мог не смотреть. Примерно так себя ощущал и я в своем же собственном сне. Да, я командир, но всем плевать на мои приказы. И я смотрел. И вот вслед за телом, брат стал неестественно крутить головой.

      

      Она рвано прокручивалась вокруг собственной оси, жутко гримасничая. А в какой-то момент лицо… Лицо перестало быть только лицом моего брата. Каждое мгновение, каждый кадр, оно трансформировалось в чужое, неизвестное мне лицо. Говорят, во сне не может быть ничего, что ты когда-нибудь не видел. То есть что бы ты не видел во сне – ты это уже где-то видел, но видимо просто не запомнил. Наверное, но многие лица, которые словно по щелчку менялись на, так сказать, голове моего брата мне были незнакомы. Я узнал только Жало, Спасителя и… куда же без него… утопленника. Именно его лицо пугало меня больше остальных, и именно оно было, как и лицо моего брата, в постоянном движении – лицо в этот момент искажали жуткие гримасы – кожа то растягивалась, то сжималась. Глаза вертелись вокруг своей оси, то встречаясь с моим взглядом зрачками, которые могли появиться с любой стороны глаза, то пугали белизной глазных белков. Губы, казалось, что-то шептали, но я не мог ничего разобрать. В общем, было страшно. Чертовски страшно. Я пытался вынырнуть из всего этого кошмара, потому что, повторюсь, я понимал, что это сон. Но не получалось. А когда брату, не смотря на все эти судороги и конвульсии, по-другому я даже не знаю, как назвать эти раскадровки, удалось встать с постели и двинуться в мою сторону (убежать или хотя бы отступить назад я тоже не мог – видимо в этом сне это было невозможно, не запрограммировано) я стал кричать. Пытаться кричать. Не получалось. Совсем. Я слышал какой-то истошный, но очень тихий писк и больше ничего не происходило. Сон продолжал