И уж если говорить о правах, так почему бы женщинам не отстаивать свое право восхвалять сосцы мужчины, как они, не стесняясь, восхваляют наши? И ведь может случиться такое, что решение всех наших проблем намного проще, чем кажется. Чтобы избавить мир от войн, политических разногласий, стремления к захвату власти, нам только и нужно, нам только и стоит…
сказать мужчине, что он красив?
Запись 3
Не было и восьми часов, в общем, рань ранняя, как я услышала, что в ворота кто-то стучится. Настойчиво так, по-свойски. Натягивая на ноги шерстяные носки (которые я успела прикупить в местном магазине), я фантазировала, как спалю гостя дотла недовольным взглядом.
У ворот стояла Нюра. Через открытую дверь просунула мне сверток с тыквенными семечками и, заглядывая в глаза, выговорила:
– Ты с Иваном будь аккуратнее. Он отцеубийца.
И тут же ушла прочь.
Что это было? Зачем она мне такое сказала?
С этими мыслями я провела все утро. Умывалась, завтракала, писала, а сама все думала да соотносила, как образ Ивана уживался в моей голове с внезапно открывшимся фактом. Уживался как будто спокойно.
Но что мне до образа его? Ведь я уеду скоро. И что еще клокотание странное? Даже жевать не могу. На страх не похоже. Больше похоже на то, что нельзя с ним водиться, а хочется.
Снова легла в постель, чтобы превратить страшную реальность в сон. Не получилось, вспоминался пытливый взгляд Ивана, но раскаяния в нем нет.
Почему нет раскаяния? Дурное окружение или тщеславие? И на примере того же Раскольникова мы видим, что преступление не может быть осмысленно, но Ф.М. духовный человек, можно ли доверять его чувствам?
А может быть, он не виноват? Ошиблись. Общество обвиняет преступников… преступное общество, всем нужно найти крайнего. Беспутное поведение. Эго отца? Отцеубийство… Непонятно, как с этим быть, ведь, действительно, такая бесчувственность – уродство… Так что же это с ним? У него психическое расстройство? Надо спросить, надо спросить…
Мысль застучала в висках с такой силой, что я проснулась окончательно.
Но как спросишь такое?!
Вскочила с постели и помчалась к Ивану, как была – в ночнушке и растрепанная.
Плевать. Мне нужно человека понять, иначе я ничего не смыслю в этом мире, людях, которых всю жизнь изучаю, о которых пишу.
– Ты убийца! – закричала я, вбегая в открытые ворота.
И снова Иван странно на меня посмотрел, недолго думая, кивнул. В дом пошел, и я уже не помня, что иду за убийцей, вновь засеменила за ним.
Налил мне чай из самовара, придвинул пакет с печеньями. Я молчала, ждала, знала, что вот он момент, когда хуже нет, чем первой заговорить. Тогда Иван снова кивнул, будто принял меня и начал. Но издалека.
Тюрьму он ненавидел, кажется, будто все ее ненавидят, но нет, те, кто с малолетства