– Ты здесь не один? – Спрашивают Машенькины губы, – я видела рядом девушку.
– Да… – Чуть задерживаюсь с ответом, – с друзьями.
– Так ты купишь мне дринк?
– Пойдём.
Мы подходим к барной стойке и я беру Маше джин-тоник.
– Спасибо, – она целует меня в щеку.
– На здоровье. Мне пора идти к друзьям.
– Потанцуем?
«Где же ты, Илья?» – вопль Лены.
– Конечно потанцую. Я уже танцую с тобой. Только сейчас мне нужно идти.
Я ухожу. Последние пятнадцать минут были бы тяжелы и сложны для проживания, если бы я был трезв, чист и пуст, а в кровеносных сосудах и в полушариях мозга не присутствовали элементы вещества, изменяющего сознание.
Лена танцевала одна, закрыв глаза, погрузившись в себя, вскинув к потолку руки.
Лена танцевала одна. Остальные в зале – словно для фона, безликие и никакие. Её поднятые вверх руки медленно колыхались, словно водоросли в речной воде – справа налево, и обратно. Глаза закрыты. Голова поднята вверх. Руки тянутся к софитам и стробоскопам, словно к Богу. Молитва (даже если она не выражена в словах) течёт, плавно и легко, снизу вверх. Наверное, Лена сама не знает и не догадывается, что в этот момент она молится. Но я чувствую эту происходящую в ней молитву, поток через руки к софитам и стробоскопам – и выше – к небу, к небу, и ещё выше, ещё выше.
Я ошибся. Лена не молилась. Она переживала внутри обиду, и для удобства отстранилась от мира.
– Куда ты делся? – Спросила меня, когда мы сели за столик.
– Знакомых увидел. Немного пообщались. – С напускным равнодушием ответил я.
– Знакомую… – Уточнила Лена. – Какую-то малолетку из детского сада. – Я видела.
– Да. Маша и её друзья, которые здесь работают.
– Друзей не видела.
Я пожал плечами.
– Поехали домой, – попросила она после паузы.
– Ты что – из-за какой-то моей знакомой? – Скривив неопределённую и непонятную мне самому гримасу, неизвестно что призванную выразить, наигранно возмутился я, и вдруг поймал смешливый взгляд Маши, танцевавшей в нескольких метрах от нас.
– Нет. – Соврала Лена. – Просто пойдём домой. Здесь как-то уже очень не фэншуйно.
К нам подсел Акрам, невозмутимый, как всегда, но блеск в его глазах выдавал внутреннее возбуждение.
– Классные чиксы есть, – он провёл руками по лицу, внимательно посмотрел на Лену, потом – на меня, вытащил ситцевый платок и высморкался.
Через пять минут мы с Леной вышли из клуба.
Ночь, ветер, дома и улицы навалились на нас, словно стараясь прижать и приплющить к земле – как-то необъяснимо враждебно. Или только меня так прижимало? Я хотел сказать что-то Лене. Хотел просто говорить о чем-то, производить слова, но не мог. И непроизносимые слова скапливались в горле, толпились там и уплотнялись в комок, как толпа пассажиров у узкого