– В другой раз, – проворчал Дима. – Нет настроения.
Он шел по улице – и ему хотелось плакать. Его прекрасный испанец в кружевном воротнике уплывал к подлому барыге, и хорошо бы за пятьсот. Так нет же! За триста! Каких-то жалких триста! А раньше выпрашивал за пятьсот, ну не сволочь? Додавил-таки. Дима чувствовал себя предателем, ему было жаль прекрасного испанца. День рождения называется!
Домой по-прежнему не хотелось. Он зашел в гастроном, купил бутылку красного, твердого сыру в дырках, копченого мяса и отправился в гости к Эле. У нее вечно пустой холодильник с позавчерашней овсяной кашей и кислый кефир… скулы сводит при одном взгляде! Эля, правда, не любит, когда без приглашения: мол, а если она не одна или работает! Но Дима не обращает внимания: не надо нас дурить, не одна она! А с кем? Опять не надо свистеть. Кто же ее выдержит с ее-то термоядерным норовом! И было бы понятно, если бы красотка, – ладно, можно потерпеть, – а тут внешность… так себе, а характерец не дай бог! Диме все ее закидоны и недовольные ужимки по барабану, даже интересно.
Эля – единственная женщина, к которой он заглядывает на огонек без дальнего прицела, исключительно поговорить. Вернее, пособачиться и подразнить ее, посмотреть, как она злится – и хорошеет при этом: лицо горит, глаза мечут молнии, волосики дыбом… Только что в драку не лезет.
Вообще-то, она Элеонора. Надо заметить, что есть целый ряд имен, которые Диме не очень нравятся, хотя надо отдать им должное, – включают воображение. Ну там, Глафира, Матрена, Василиса, Алевтина. Элеонора туда же. Казалось бы, имена как имена, но вот поди ж ты, цепляли они в нем какую-то тайную струнку и вызывали в голове соответствующую картину. Глафира, например, виделась ему громадной, как колокольня, бабой с зычным голосом, причем медсестрой в халате и со шприцем в здоровенной ручище. Уколов Дима боялся с детства. Матрена выступала в монашеских одеждах, скользила неслышно, с опущенной головой. Василиса казалась богатырем в шлеме на здоровенном битюге, машущем хвостом. Элеонора же напоминала вертлявого шпица с писклявым голосом.
Дима позвонил. За дверью стояла тишина. Он позвонил еще раз, и еще. Он был уверен, что Эля дома, потому что больше ей быть негде. В парк она не пойдет ни за какие коврижки, так как не любит толпы. Да и окно у нее открыто. Дома! После пятого звонка за дверью раздался шелест шагов.
– Это я! – закричал Дима. – Открывай!
Дверь приоткрылась на длину цепочки, и Эля сказала:
– Чего тебе? Позвонить не мог?
– Не мог. У меня сегодня день рождения! Круглая дата. Я вина принес.
Эля сняла цепочку, отступила, и Дима вошел.
– Представляешь, твой любимый Артур выдурил у меня испанца! – Он ткнул Эле торбу с продуктами, сбросил вьетнамки и босиком пошлепал в гостиную. – Зараза! Ну, я ему…
Он осекся и застыл на пороге. В кресле, где обычно любил сидеть Дима, расположился крупный мужчина в белой рубашке, галстуке-бабочке и внимательно смотрел