Парень в темном пальто подошел к парню и развернул его лицом к себе. Внимательно оглядел и ощупал на предмет травмы. Я разглядела, что наркоману или пьяному совсем плохо, под глазами темные круги, и ему не больше семнадцати лет на вид. Совсем ребенок, темноволосый и скуластый мальчик.
– Скорую вызвали?
– Да, еле-еле. Но должны выехать.
– Вы идите. Я дождусь их.
Он снова перевернул парня лицом вниз, чтобы тот не захлебнулся.
Я посмотрела на него, и столько силы и спокойной уверенности было в незнакомом парне, что хотелось еще немного с ним постоять.
– Пойдем уже. Он же сказал, здесь будет, – красавчик психовал.
– Ты иди. Я остаюсь, – он стал раздражать меня.
Очаровашка, развернулся и молча ушел.
– Парень твой?
– Нет. Так, ни о чем. Ты вот почему остался?
– Да он же живой. А вдруг умирает?
Стояли в полной темноте на мосту, и, казалось, мы одни в мире. Будто потерялись в нереальности происходящего. Мальчик очнулся, встал на четвереньки и просунул снова голову в ограждение моста, его уже не тошнило. Стоял на четвереньках и мерно раскачивался. Он вдруг четко и разборчиво сказал, что не хочет жить.
Скорая приехала и забрала его в машину.
Метель не заканчивалась. Мы быстрым шагом пошли вдоль реки в город. Совершенно не хотелось ничего говорить. Но вся ненормальность ситуации заключалась в нашем нежелании расстаться. Будто мы давно знакомы.
Зашли в чужой подъезд обогреться и сели на батарею возле окна. Он смешно, как пес, отряхнулся от снега.
– Надо выпить, – первое, что он сказал с момента разговора на мосту. – Меня Паша зовут.
– А меня Вера, но спиртного я не хочу сегодня.
Мы сидели в темном подъезде и грелись у батареи. Проговорили всю ночь. Утром он проводил меня до дома. Обменялись номерами телефонов и договорились не теряться. Я как-то сразу поняла, что Паша мне – друг. Это было хорошее ощущение – нежданно негаданно встретить человека, который тебя понимает.
В понедельник молча подала Комиссарше заявление на увольнение. Та прочла, сняла очки, протерла их, снова надела. Подняла на меня уставшие глаза, в них мельком проскочила боль. Я очень удивилась. Всегда казалось, что Комиссарша железобетонная. Всплыл в памяти давний разговор с Адамовной о Комиссарше, что та сделала аборт на позднем сроке, так как карьера пошла резко в гору. Потом не могла забеременеть, супруг ушел. Так и жила одна, но в должности финансового директора. Внезапно почувствовала эту суровую тетку, осознала почему, несмотря на то, что многое подбешивает, она все еще здесь работает. Честность – вот то, что я ощутила в Комиссарше. Вот эта внутренняя честность и притягивала меня, не давала уволиться.
– Присядь.
Я присела на краешек стула. Вдруг возникло ощущение, что та считывает с меня как по бумаге.
– Куда бежим?
– Уезжаю.
– Твердо решила?
– Да.
– Куда, если не секрет?
– Не знаю.
– От себя не убежишь. Делаем так. Это