Молодой человек по имени Руперт Бартоломью, собрав листы в папку, поднялся с колен.
– Полагаю, мне лучше…
– Да? – сказал мистер Реес.
– Удалиться. Я хочу сказать, все это вышло как-то неловко.
– Что именно?
– Ну, понимаете, мадам… Мадам Соммита попросила меня… То есть она сказала, чтобы я принес вот это… – он с сомнением указал на папку.
– Осторожно, – сказал Бен Руби, не пытаясь подавить в своем голосе нотку покорности, – у вас сейчас опять все вывалится. Это вы написали? – спросил он скорее утвердительно.
– Да, верно. Она сказала, что я могу принести ноты.
– Когда она это сказала? – уточнил Реес.
– Вчера вечером. То есть… ночью. Около часа. Вы как раз уходили с вечеринки в итальянском посольстве. Вы вернулись за чем-то – кажется, за ее перчатками, а она была в машине. Она меня увидела.
– Шел дождь.
– И очень сильный, – гордо сказал молодой человек. – Я был там совсем один.
– Вы заговорили с ней?
– Она подозвала меня кивком. Опустила стекло в машине и спросила меня, как долго я жду, и я сказал, что три часа. Она спросила, как меня зовут и чем я занимаюсь. Я ответил. Я играю на фортепиано в маленьком оркестре и даю уроки. И печатаю на машинке. А потом я сказал ей, что у меня есть все ее пластинки, и… Она была так мила. Я хочу сказать, она была мила ко мне, там, под дождем. Я вдруг обнаружил, что рассказываю ей о том, что написал оперу – короткую, одноактную, посвященную ей, написал для нее. Но не потому, что я мечтал, что она когда-нибудь ее услышит, вы же понимаете. О бог мой, конечно же нет!
– И она, – предположил Бенджамин Руби, – сказала, что вы можете показать свою оперу ей.
– Да, так и было. Сегодня утром. Мне кажется, ей было жаль меня, потому что я так промок.
– И вы сделали это? – спросил мистер Реес. – Не считая того момента, когда разбросали ноты по ковру?
– Нет. Я как раз собирался, когда пришел официант с сегодняшними газетами и… она увидела ту фотографию. А потом пришли вы. Наверное, мне лучше уйти.
– Наверное, сейчас не очень подходящий момент… – начал мистер Реес, когда дверь в спальню распахнулась и в комнату вошла пожилая женщина с черными как смоль волосами. Она указала на Руперта жестом, которым обычно подзывают официанта.
– Она хотеть вас, – сказала женщина. – Музыку тоже.
– Хорошо, Мария, – сказал мистер Руби и повернулся к молодому человеку. – Мария – костюмерша мадам. Вам лучше пойти с ней.
И Руперт по фамилии Бартоломью, сжимая в руках ноты своей оперы, вошел в спальню Ла Соммиты – так муха влетает в паутину, из которой уже не выберется, но он об этом еще не знал.
– Она сожрет этого мальчишку, – бесстрастно сказал мистер Руби, – за один присест.
– Уже наполовину заглотила, – согласился с ним ее покровитель.
– Я пять лет хотела написать портрет этой женщины, – сказала Трой Аллейн. – А теперь взгляни!
Она подтолкнула к нему письмо