У отца тоже назрели перемены. У него давно была на примете одна бывшая сослуживица по институту, рано вышедшая на пенсию. Женщина одинокая, очень тихая и добрая, с которой он в своих фантазиях давно создавал нормальную семью, дала ему согласие. Всё это было реально, тем более что у бывшей его сослуживицы была хорошая квартира всего в двух станциях метро на север. Дочь должна будет заходить к ним раз или два в неделю почаевничать, будет видеть, как уважительно к нему относятся, и это будет хорошо. Часто встречаться не получится, но раз в неделю его вполне устроит. Иногда она сможет оставаться ночевать в одной из двух комнат, а наутро он будет приходить к её постели очень рано, садиться рядом и дожидаться первого дрожания её ресниц. Будить он Аню не будет, не будет обнимать через одеяло предварительно разогретыми растиранием руками, не будет выкупать её у сна поцелуями и нежным шёпотом на ушко. Ведь она уже такая взрослая. Он будет просто сидеть и ждать её пробуждения со спокойной улыбкой. Его новая женщина, конечно же, не будет против таких визитов. Всё это казалось ему реальным, но сердце начало его подводить в ту последнюю зиму.
Жена с началом болезни мужа сразу вернулась и жила с ними теперь постоянно. Она организовала больницы, реабилитацию и два консилиума. Врачи ободряли, рекомендовали, но после второго консилиума, когда уточнили диагноз, как-то сразу отказались от него и перед 8-м марта отпустили домой. Стало не до фантазий, и что-то разом вытянуло из отца все силы, сделало тихим и незаметным в доме. Гостиную он полностью оккупировал и по всей квартире установил режим границ. Выходил только по надобности и на кухню. Перемещался при этом короткими, семенящими шажками, не выпрямляя полностью колен и сильно сутулясь. Когда готовил, нависал над закипающим чайником, чтобы поймать момент и обязательно успеть выключить его до первой бульки. Это казалось ему почему-то важным. С женой у него установилось молчаливое избегание – совершенное искусство не встречаться и не разговаривать, столь частое у интеллигентных людей, бесконечно долго проживающих вместе. Болезнь отдалила его и от дочери. Всё, что он делал, – каждый вечер, предварительно постучав, – заглядывал в комнату Ани. Дальше порога не проходил, боялся натолкнуться на укоризненный взгляд или на слова неудовольствия. Впрочем, это были всё его фантазии. Постояв минуту, кивал часто-часто головой, бормотал неразборчиво пожелания доброй ночи и выходил, так и не подняв глаз. Медленно закрывал за собой дверь, но закрывал не до конца, оставлял щель в миллиметр. Не нарочно. Просто стал невнимателен. Ане приходилось отрываться от занятий, бросать