– Чего ты стоишь?! Хватай дубину и лупи ведьму, пока не ожила.
Я невольно подчинился. Минут десять мы дубасили тело, не забывая бить и по тени. Пашка схватил стоящие в углу вилы и начал втыкать в безжизненной тело.
– Я святой пионер Илларион! – выкрикивал он. – Я святой пионер Илларион!
– Еле пришибли фашистку, – брат устало вытер рукавом старой отцовской рубахи пот со лба.
– Ага.
– Забираем курей, поджигаем ее в сарае и валим.
Так мы и сделали: набили в мешок совершенно ошалевших от безумной ночи кур, засыпали тело сухой соломой, взятой из одного из хлевов, расставили вокруг трупа наши бутылки. Вышли из сарая. Я поджег спичкой запал бутылки в Пашкиной руке, и он швырнул ее в сарай. Хлопнуло, загудело пламя. Подхватив мешки с добычей, мы кинулись наутек. По всей деревне дико лаяли взбудораженные собаки, в окнах вспыхивал свет, встревоженные люди выходили из домов.
Нам повезло перебраться через асфальт никем не замеченными. Затаившись в нашем саду, мы наблюдали за людской суетой. Первым начали тушить пожар ближайшие соседи Явнихи: дед Сысой и Колька Жаренков. Постепенно к месту событий подтянулась почти вся деревня. Мы даже увидели одетую в светлый югославский плащ мать, целеустремленно шагавшую к пожару. Логично – ее отсутствие могло вызвать ненужные подозрения. Кстати, о подозрениях…
– Кур отнесем домой, а сами пойдем на пожар, – решил я.
– Зачем?
– Чтобы никто ничего не заподозрил.
– Как в «Операции Ы»?
– Да, как в «Операции Ы». Там почти вся деревня крутится, и если нас не будет, кто-нибудь об этом потом расскажет.
– Кому расскажет?
– Милиции…
– А при чем здесь милиция? – удивился брат. – Она же фашистка. Милиция разве будет приезжать?
– Не знаю, но участковый точно будет.
Мы отнесли кур домой, спрятали в одном из сараев, за три года понастроенных предприимчивым отцом, и пошли на пожар. К тому времени огонь уже потушили и как раз приехали из Дубровки (райцентра) две пожарные машины. Без воды… Они развернулись и поехали на деревенское озеро набирать воду. Кто-то из деревенских обнаружил труп и близко к сараю детей теперь не пускали. Мы с Пашкой потолкались, поговорили с приятелями и сверстниками. Потом взрослые стали прогонять детей по домам, и мы с братом с облегчением свалили. Я вспомнил, как у Гайдара в «Школе» герой реагировал, впервые убив человека – даже сознание потерял. Странно, я ничего подобного не испытывал. Просто хотелось спать и слегка подташнивало от сладковатого запаха подгорелой человечины, резко врезающегося в мокрый предутренний воздух. Даже гарь пожарища его не скрывала.
На крыльце стояла большая