Гостья с усердием пытается встать, но ее ноги еще слабы и неподатливы. Ученый вежливо протягивает ей свое крыло. Лошадка хищнически резко хватается за опору, но со вскриком все равно падает на пол:
– Холодный! Весь из железа!
Ворон без тени эмоций пожимает плечами, не то пытаясь стряхнуть, осевшую пыль, не то выражая крайнее безразличие к ситуации. «Дремучие века…Холодность души и тела – верный способ выжить, и глупец тот, кому этого не понять.» – замечает он про себя, крайне довольный созревшей мыслью. Не без усилия лошадка наконец-то встает, скептически оглядывается вокруг себя, испытывая внутри себя крайнее неудовольствие.
– Судя по всему, я в 19 веке? Или постой… в 17?
Орландо до сих пор не может смириться с тем, что вместо посланника нечистой силы, которого так хотелось взять под микроскоп, и чью клеточку хотелось подробно описать и изучить, ему явилась огненно-рыжая и крайне невежественная девица. Он недовольно бурчит ей в ответ:
– Мимо. Хотя… сам не знаю точно, где я… Вернее, когда, в каком именно отрезке времени. Я бы мог стать неплохим календарем или пособием по истории, ведь в моей памяти закристаллизованы воспоминания о минувших годах и столетиях. Спроси о чем угодно, и я с точностью хронометра выдам тебе истории про чуму, славную инквизицию и орден иезуитов. А сейчас, предположительно, 20 век. А может, 21 или 22.
В этом месте слишком много заумных книг, под ногами шуршат наваленные в кучу листы, да и место малообитаемое, тихое, гробовое… Лошадка рыскает глазами по полкам и стенам, пытаясь зацепиться взглядом хоть за какую-нибудь приятную для себя мелочь, но вокруг одни лишь книги-книги-книги…Она не выдерживает и с надеждой на поддержку жалуется своему невольному соседу:
– Какое убожество. Пони… В воняющем плесенью фургоне с чокнутым ученым. Всегда только об этом и мечтала. Даже не знаю, где лучше: на костре или здесь.
–Не в то время. Не в тот час… Вслед за многоуважаемым доктором повторю: «Так кто ж ты, наконец?»10
– Честно? Пока никто. Но скоро кем-то стану. А ты кем доводишься? Сумасшедший гений?
– Гений – да, но разум у меня цел, – отвечает ученый отчеканенными, как из железа выкованными, фразами. – В этом празднике жизни я участвую уже давно. Но прежде всего, я врачеватель чумы. Не находишь ли ты, что болезни схожи с колдуньями? Я работал как с одной напастью, так и с другой. Даже лечатся они одним методом – огнем. Долго изучал чуму. И пошел в лекари не ради того, чтобы исцелять, а чтобы насыщать свой ум. Понял, что вакцины, как таковой, нет и бросил вызов болезни, а заодно смерти, перехитрив в итоге обеих. Я устроил себя, как часовой механизм, перестроив свое тело. Почти все мои органы подменены шестеренками. Увы, я был молод и не учел множество факторов. Например, теперь я не могу летать из-за тяжести своей конструкции. Зато могу скользить по поверхности на встроенном в меня самого колесе. Символично, что не могу воспарить под небом, словно все земное и суета держат меня в своих неподъемных оковах. Как