Он кивнул своим сопровождающим и развернувшись покинул территорию нашего двора. Мама же протяжно выдохнула и прошептала:
– Что же за день такой сегодня черный!
– Это не день черный. Это люди такие…черные, – зло проговорила я. – За что такое отношение ко мне, мам? Кем был мой папа? Почему ты должна платить дань за мою свободу?
Мама поправила выбившуюся прядь моих волос и ответила:
– Про отца немного позже расскажу. Мала ты еще, много не поймешь. А платить должна потому, что только так ты можешь быть подле меня и жить жизнью простой маленькой ведьмы, представительницы ковена либеров. Король считает, что каждый должен приносить пользу государству. Для вас, тех, кто ему не слишком здесь угоден, он придумал такое применение – отправлять в школу подневольных, которые после обучения становятся его подчиненными…без выбора. А я хочу, чтобы ты имела этот выбор в жизни. Семья, дети, любимый мужчина, дом – ради этого я сделаю все, что угодно, лишь бы у тебя было такое будущее. Я очень тебя люблю, и я никогда не жалела о том, что приняла решение оставить тебя…оставить тебя…оставить тебя…
– Мам, – прошептала я. – Мамочка! – закричала я, видя, как такой родной образ начал растворяться в воздухе.
– Помни, – донесся откуда-то голос мамы, - у некоторых деревьев бывает душа…и чем она чернее, тем больше путников гибнет в тех лесах, где они растут. Ни луч солнца не может пробиться туда, ни птица свить гнезда на их ветвях, ни одна капля живительной влаги не может упасть на землю, чтобы дать жизнь зеленому ковру, который бы своими красками разбавил мрачную черноту. Голый, злой, неприступный…стоит такой лес на окраине мира и порой слышно в его глубине глухой плач, словно он просит, вымаливает прощение у создателя, желая засиять радостными красками жизни. Но нет…не слышит его создатель. А может не хочет слышать. Ведь столько душ он сгубил, этот древесный черный убийца. Так и стоять ему до скончания веков…темному, холодному и непрощенному».
В этот момент кто-то больно дернул меня за плечо, заставив открыть глаза. Быстро приподнявшись, я потерла лоб и выдохнула.
– Опять сон? – спросила Эсмира, которая и разбудила меня.
– Да, мама снится уже который раз. Какие-то обрывки из детства. Так тяжело, – я устало облокотилась на холодную кладку каменной стены и уставилась в потолок, с которого свисали длинные клочья паутины.
– Она беспокоится о тебе…там, – Эсмира грустно потрепала по плечу меня и, притянув к себе, чмокнула в лоб, пытаясь успокоить таким образом, поскольку знала, как тяжело я переживала сны о матери. – Поешь, принесли только что, – она кивнула на глиняную миску с парой ложек каши на дне.
– Не хочу, – скривилась я. – Толку есть, если все равно скоро на виселице вздернут?
– Не говори так, – поежилась Эсмира. – Они не смогут навесить на нас то, чего мы не делали.
Я усмехнулась и, повернув голову в сторону подруги, поправила спутанные волосы у ее лица:
– Не смогут? Да они повесят