Старый дом под синей крышей. О.Покровский

кем не общаться личности, набив плетёные мешки и древние сумки провизией, посудой, вещами идут одними и теми же маршрутами, после чего пропадают у входа в старые, чаще расселённые дома. Немногие смельчаки, успев и осмелившись «на плечах отступавших» ворваться в дом, мгновенно терялись, не обнаружив в девственной пыли и паутине «заброшек» ни единого следа хоть кого-нибудь… Само собой, и мне друзья показали одно из таких таинственных мест, где регулярно показывались пропадали двое- коренастый мужчина, которого прозвали лыжником из-за странной походки и, гораздо реже, средних лет женщина, не особо отличная от наших современниц. Иногда я мимо этого места «прогуливался», не могу, правда сказать, что сильно на что-то надеясь, пока…

      Ноги, засунутые в невероятным чудом держащиеся огромные полусапоги, не могли, просто не имели права по умолчанию, быстро перемещать своего хозяина. Он шаркал, не отрывая подошв от того, что некогда представляло собой асфальт, и скорее всего, догадывался, что в противном случае обувь решит отдохнуть и ногу покинет. Спина, обтянутая пожилым брезентовым плащиком, удаляясь, поддёргивала вверх поочерёдно плечи, будто сапоги переставлялись именно ими, подвязанные бечёвкой. Неким шестым чувством угадав достаточное своё от меня удаление, незнакомец остановился. Не двигался и я. Голова в тёмной, грубой вязки, шапочке повернулась, не издав, впрочем, ожидаемого мной скрипа, пронзительный взгляд полоснул по мне сверху вниз, после чего фигура возобновила движение. Старик словно бы чувствовал меня спиной, каждое моё шевеление, намерение.

      Наверное, я стоявший был ему не опасен. Сделав пять-шесть шагов, коренастая фигура отодвинула лист фанеры, прислоненный к вывороченному оконному проёму и подняв ногу… растаяла в полумраке полуторастолетней «расселёнки». Рука в тканевой белоснежной перчатке перестала удерживать фанеру, и та вновь оказалась прислоненной к окну. Сколько ни стоял я после столбом, вглядываясь внутрь и вслушиваясь, гидроакустиком подлодки, ничто больше не намекало даже на присутствие в доме чего-нибудь более живого, нежели доски, брёвна и мусор. Но интерес и подозрения- одно, а время и здравый смысл- нечто, таки, совершенно иное, и пора, пожалуй, шагать до дому. И все эти серьёзнейшие немолодые люди, что, не улыбаясь и не пряча глаз, горячась рассказывали о фигурах-тенях, появляющихся и исчезающих в брошенном доме на N ской улице, просто фантазёры, наслушавшиеся доморощенных краеведов и экскурсоводов, решивших заинтересовать горожан и гостей нашей собственной мистикой. А то и, как знать, просто неучтёнными больными… Нога моя попала на кусок полусгоревшего бруса, меня шатнуло, и вышло так, что лицо моё пронеслось мимо сохранившегося в окне стеклянного клина, тускло поблёскивавшего вниз остриём сквозь пыль. Ощущение было, словно от неожиданного удара током … Ни единого столба, ни одной доски и никакого хлама… За стеклом промелькнул стол под беленькой скатёркой, зеркало, отражавшее меня же и… ехидная девчачья рожица, возможно хохочущая надо мной…

      Засунув голову в окно прямо под клином снова ощутил запах плесени и нечистот, а взгляд отметил то же запустение и разруху. Нет, однозначно, домой. Похоже башкой меня всё же приложило к стене, просто не понял в горячке. В мгновенно пролетевшем по мутноватому осколку отражении собственного моего лица прикрывала смеющийся рот тонкой рукой прежняя девчонка… Я потряс головой, матюкнулся невесть на кого, и распахнув скрипучую, криво висящую калитку, вышел в Город. Тротуары, машины и вдруг объявший меня всего привычный шум улиц вмиг прогнали прочь самую мысль о странном доме за непонятно, как сохранившейся до сих пор полусорванной калиткой, за которой стояла тишина. Ноги бездумно понесли домой, но глаза нет-нет, да и цеплялись за окошки первых этажей старых домишек. Некоторая их одинаковость начала даже раздражать. Хоть на полстолько же интересного даже в незашторенных не было… А девушка из отселёнки будто не в оконный осколок, а в голову мне заглянула, да на чём-то там и отпечаталась …