– Что, так плохо? – тревожно спросила она, имея в виду Скилура.
– Да нет… Парень крепкий, день-другой – и отлежится-оклемается…
– Что тогда, Ятрагор??? Я же вижу, ты что-то не договариваешь!
– Давай так, Аглая. Я сам в посёлок местный наведаюсь – всё одно, по своим делам надобно. Потолкую там заодно кой о чём, а потом обо всём тебе поведаю. Чего пустые разговоры вести…
***
…Скилур, под надзором Ятрагора выпив две-три плошки целебного снадобья, через четверть часа уже мирно спал в его шатре. Сам же жрец, посетив поселение местных, вернулся оттуда мрачнее тучи и немедленно послал за Аглаей.
– Узнал я, кто пытался тебя отравить и смерти твоей желал три весны назад, – без обиняков заявил жрец, едва она появилась на пороге. – Пойдём!
К удивлению, направились они не куда-нибудь, а прямиком к боярскому шатру.
– Вот она – syava od22! – Ятрагор ткнул пальцем в сторону оторопевшей Чеславы. – Ну-ка, малец, сходи погуляй – у нас тут разговор серьёзный пойдёт!…
Радостный Ярополк рванул на улицу. Жрец, меж тем, не сводил тяжёлого взгляда с боярыни.
– Так вот, Аглая, в деревню я по просьбе Терезы пошёл – то знахарка да ведунья местная. Старая уж была, занемогла да помирать собралась. Потому и послала за мной – душу ей излить перед смертью захотелось…
– Почему тебе? – машинально спросила Аглая, тоже не сводя глаз с Чеславы.
– Кто знает? У вас, кто распятого бога почитает, перед уходом к предкам принято в грехах да поступках неблаговидных каяться. Ей, видно, то же требовалось. Сельчане-то и близко к её домишке не подходили без крайней надобности, тем более, слушать такое… А я одного с нею ремесла, вот и доверилась – выхода, видно, не было другого…
Жрец присел на невысокий табурет и продолжил:
– Так вот, рассказала мне Тереза историю. Как три весны тому, аккурат когда мы здесь появились и обосновались, пришла к ней женщина из наших с просьбой. Из наших – да не наших! Тереза знала уже, что волчицы все смуглы да черноглазы, лица расписывают, колпаки да покрывала носят. Эта другая была – белокожая, синеглазая, русый волос долог… Красавица! Гордая да величавая, а к ней, знахарке простой, – с просьбой. Приворожи, говорит, мужа моего, он к другой присох, из семьи бежать хочет, имя чужое и во сне, и наяву вторит. Подумала Тереза, покумекала, да и посоветовала: соперницу извести да в могилу загнать – это дело, дескать, вернее да быстрее… А то – приворот! Вдруг та, другая, тоже приворот сотворит, раз такая бестия!… Недолго думала красавица – враз согласилась. Не остановило её даже то, что соперница мнимая только что от бремени двойней разрешилась…
Последние слова жреца повисли в тягостной тишине. Две женщины стояли и смотрели друг на друга. Лицо одной пошло пятнами, другая, побледнев, крепко сжала губы…
– Что скажешь на то, боярыня? Может, добавишь чего, а может, и вовсе отречёшься? Имени твоего Тереза не называла, описала только внешность да одежду…
– А то и скажу, жрец! Будь