– Кушать будешь? – заботливо спросила Елена. – Тебя ждет фаршированная рыба и свежие хлебцы.
Беременность еще больше украсила любимую жену. Лицо ее чуть пополнело, но точеный носик и улыбка, открывавшая белоснежные зубки, маленькая родинка на щеке, роскошные светло-рыжие волосы (как у вожделенной многими Елены Троянской), собранные в подобие короны на голове, могли свести с ума не только трибуна комитатского легиона.
Константин нетерпеливо протянул руки, пытаясь заключить супругу в объятия. Она увернулась:
– Не здесь и не сейчас. И – мне нельзя, потерпи немного.
– До ноября, – вдруг хрипло отозвался Константин. – Потерплю до ноября.
Несмотря на юный возраст, Елена была умна и проницательна. Мигом почуяв неладное, она взяла мужа за руку.
– Пойдем в комнаты, там расскажешь.
До семейных комнат трибун не дошел. Встал как вкопанный в обеденной зале, почуяв нюхом вечно голодного солдата безумно сладкий аромат пресловутых хлебцов. За стол не присел, жадно схватил первое, что попалось с серебряного блюда (холодную курицу), и стал рвать зубами белое мясо, одновременно пытаясь рассказать жене о встрече с Валентом Флавием.
– Утоли голод, – кротко посоветовала супруга, усевшись на хрупкий стульчик-диф, на котором любила сидеть еще девчонкой. И вот – не могла отказать себе в удовольствии и внутреннем самоутверждении, что совсем, ну нисколечко, не поправилась, сидела уже замужней беременной дамой. – Утоли голод и сними, во имя Митры, свое «железо»!
– Митры? – прорычал удивленный Константин. – С каких пор в моем доме звучит имя языческого бога?
– Сам рассказывал, – вступила в игру жена. – В Персидском походе, когда вода кончилась, молились только местному Митре!
– Так-то ж в Ассирии. – Трибун наконец насытился. – А как домой вернулись, так все снова о Христе вспомнили.
– Такие вы, мужчины, – притворно (или по-настоящему?) печалясь, вздохнула Елена.
У Константина был слишком невелик супружеский опыт, чтобы почувствовать разницу в настроении жены.
– Так, о чем ты говорил с нашим государем?
Германик, дождавшись пока Дмитрий расстегнет наконец застежки панциря и, торжественно приняв на руки меч, унесет оружие в специальную комнату, принялся рассказывать супруге о поручении императора.
Елена выслушала молча, только кончик носа побелел.
– Что ж, – произнесла в раздумье. – В конце концов, соединив себя узами брака с военным, я знала, на что иду. Императору виднее, где и как тебе нести его службу. – Она смахнула слезу и улыбнулась сквозь слезы. – Откровенно говоря, я боялась, что рожать придется где-то в захолустье, без опытных повивальных бабок и хороших лекарей. Значит, рожу здесь, в Константинополе.
Ровно год назад, когда любимый отец повелел ей выходить замуж за трибуна провинциального комитатского легиона, Елена плакала куда горче и злее. Но отец