– А вы зачем там поставлены?! – рычал Даарен.– Чтобы замечать!
Вокруг моего демона снова начала собираться дымка, но тут на его плечо легла рука Трига.
– Я разберусь,– проговорил он глухо.
– Да уж надеюсь,– отшвырнул от себя провинившегося демона Даарен, зло смотря на тысячника.– С тебя я тоже спрошу, какого кшора на твоей половине творится!
– Доклад будет у тебя через два часа,– склонил голову Триг, прикладывая кулак к груди.
– У тебя час! – хмуро отрезал Даарен, резко разворачиваясь к Цитадели.– И за мечом проследи, найду хоть одну зазубрину – перекрашу к Харашу!
Триг лишь молча кивнул.
Я же стояла и таращилась на труп Реи. После смерти она не уменьшилась. На земле, протопив горячей кровью и плотью снег, лежала всё та же обезображенная превращением туша собаки, разрубленная надвое. Кровь продолжала вытекать из огромного уродливого тела, чёрный снег начал подступать ко мне, неся с собой странный тошнотворный запах. Я на мгновение задохнулась, закашлялась и наконец смогла сдвинуться с места. Рванула со всех лап как можно дальше от этой страшной картины и от столь удушливого запаха. Только убежав на приличное расстояние, нырнула в один из сугробов, стала остервенело в нём кататься, стремясь избавиться от мелких капель крови и вони, от них исходившей. Разрывала лапами снег, оставляя клоки шерсти на зазубренных ледяных краях сугроба, но не собиралась вылезать оттуда до полного избавления от запаха. Да и после этого выбираться особо не хотелось. Потому что мне было… страшно. Очень. Впервые в этом мире меня по-настоящему трясло изнутри от страха. Ведь со мной может произойти такое же! Если Даарен умрёт – я превращусь в подобного монстра, который не может думать. И никому, абсолютно никому не будет до этого дела, ведь умрёт всего лишь очередная демоническая собака. Просто разрубят пополам, найдётся умелец уровня Даарена или выше, и всё, всё!.. Меня тут не будет! Меня нигде уже не будет…
Как же хотелось в этот момент, чтобы хоть одна живая душа подошла, обняла, пусть даже за эту мохнатую шею, прижала мою буйную разгорячённую голову к себе и сказала, что всё будет хорошо, что мы справимся, что мы что-нибудь придумаем, ничего плохого не случится!.. Только вот не было в этом мире никого, кто бы мог это сделать. Накрыло осознание того, что я одна. Да, долго же до меня доходило, а, может, я просто не позволяла себе об этом думать. Но именно сейчас наиболее остро это ощутила. Дома, в своём мире, я тоже часто была в одиночестве, последний год жила одна в своей квартире, но меня это не напрягало: если происходило что-то плохое и серьёзное, то я могла просто сесть в машину, приехать к отцу, сесть рядом с ним и сказать что-то типа «пап, меня обижают!». На что он обычно вздыхал и говорил: ну что, мне идти за ружьём? А я улыбалась, целовала его в колючую от щетины щёку и шла сама разбираться со своими проблемами. Не нужно было, чтобы