Уилл вчера немножко приуныл, потому что ожидал, что вертолет все-таки прилетит. Он уже строил планы, как будет лечить свою простуду. Он сидел, нахохлившись, как петушок, в костюме, внутри палатки. В которой было свежо из-за проникающего сквозь неплотно закрытые молнии холодного воздуха. От длительного пребывания палатки на одном месте молнии входных дверей в их нижней части заледенели. В конце концов мы решили все-таки устранить эту проблему, отогрели заледеневшие молнии, чтобы они плотно закрывались, и стало немного потеплей.
Я вылез из палатки чтобы заправить, ввиду предстоящей продолжительной зимовки, наши бутылочки с топливом. Эта операция на ветру, на 30-градусном морозе моими обмороженными пальцами заняла довольно продолжительное время. Приходилось то и дело согревать руки, ибо не слушались они, и пальцы, вестимо, не гнулись… Но в конце концов и это было сделано. Обсыпал уже откопанную ранее палатку снегом, закрепил оттяжки, нашел часть провианта, который уже находился на улице и вернулся назад в палатку. Жизнь снова входила в определенное, привычное и уже занудное русло.
Уилл раскачивался, как раввин на молитве, в своем спальном мешке. Я приготовил на этот раз лапшу и не постеснялся щедро запустить к себе в тарелку ставшую ненавистной Уиллу свинину. Без мяса ужин выглядел достаточно неполноценным, особенно когда холодно. Действительно, съев граммов двести этой антиамерикански настроенной свинины, сдобренной большим количеством спагетти, я почувствовал себя намного уверенней. После этого я отправился к ребятам, но поскольку радио не работало не стал долго задерживаться у них. Когда я через полчаса вернулся в палатку, в ней было темно и холодно. Уилл, укрывшись с головой лежал в мешке и кряхтел- видимо ему было совсем неважно. Не зажигая печки, я тоже залез в мешок.
Ветер в это время заметно посвежел. Засыпая, я почувствовал, как он набирает силу, и как палатка, стоявшая доселе более-менее спокойно, начала трястись и трепыхаться на ветру, как уши африканского слона во время бега. Спать мне это совершенно не мешало, в мешке было тепло и достаточно уютно. Я впал в привычное состояние полудремы-полусна, инстинктивно прислушиваясь ко всем доносившимся снаружи звукам, из которых доминирующим был звук полощущейся на ветру палатки. Около 11 часов вечера Уилл проявил какую-то подозрительную активность. Я высунул голову из мешка и понял, что он решил-таки поужинать, хотя до этого есть отказался, сославшись на большую усталость и недомогание.
Утром непогода свирепствовала, в палатке стоял неясный полумрак. Желтый цвет наших стен все время создает некую иллюзию светлого и погожего дня. Однако, как правило эти иллюзии немедленно рассеиваются после того, как откроешь дверь палатки и выглянешь наружу. Я разделся и выскочил на снег, чтобы принять традиционный душ.