Относятся ли к исключениям коллеги? Нет.
Подруги? Не похоже.
Разумеется, Хэнк много пьёт, любит лишь Ту Единственную и иногда сам страдает от своего донжуанства… Иногда. Если честно, довольно редко.
Куда чаще страдают люди вокруг него – потому что Хэнк хронически не может разобраться в себе и играет их жизнями, не особенно заботясь о последствиях.
Я тоскливо смотрю на тебя.
– Ну, Шварц, так она же сама его хочет! – с жаром говоришь ты, протягивая к Хэнку на экране братскую спасительную ладонь. – Что ему, послать её, что ли?
Если дают – бери. И верно: зачем всё усложнять?.. Пышногрудая студентка забирается к Хэнку на колени; меня снова начинает мутить.
Пару секунд Женя в хмуром молчании грызёт чипсы.
– Ну да, послать! Или не ныть вечно, как он любит Карен и как ему плохо без неё. Это просто безнравственно!
– Безнравственно? – спокойно переспрашиваешь ты, поворачиваясь набок. Твои ноги крепче вжимаются мне в бедро; теперь сложно поверить, что ты этого не замечаешь. Мне жарко; трудно не смотреть на них, трудно не обводить пальцами скульптурно-точёную форму твоей стопы, – но я борюсь. Приятно даже просто быть с тобой на одном диване – чувствовать, как тёплая тяжесть твоего тела продавливает его так близко ко мне. – А кто просил Карен его отшивать?
– А кто просил его так жить?! – (Женя всплёскивает маленькими руками; эльф не на шутку зол). – Он же человек, а не животное! Гоняться за каждой самкой, у которой течка!..
Тихо смеёшься – и садишься на край дивана, бок о бок со мной.
– Ну-ну-ну, Шварц, полегче! Чего ты так разошлась? Ещё и с животным сравнила… Кто тут нам доказывал, что животные нравственнее и лучше людей?
– Да, причём постоянно, – томно тянет Кирилл. – Я прям только об этом и думал, когда Чарли насрал мне в тапки для душа. О его высокой нравственности.
Женя округляет глаза; мне уже кажется, что я слышу свист закипающего в ней чайника.
– А мне вот нравится Бекка, – в отчаянной попытке смягчить ситуацию отмечаю я. – Такая умная ироничная девочка. Далеко пойдёт.
– Дочка Хэнка? Ой, да, она вообще заинька! – (Улыбаешься – и вдруг, тягуче извернувшись, с детским простодушием кладёшь голову мне на колени. Меня пробирает дрожь). – Юль, потрогай мне лобик, а? Я вот не могу понять: есть всё-таки температура или нету…
Жарко тянет внизу живота. О нет. Я так боялась, что сегодня это ощущение повторится рядом с тобой, – и вот повторилось.
Ты смотришь мне в лицо – некуда спрятаться от вкрадчивой зелени твоих глаз, от мягкости волос на твоём затылке; некуда – всё это целится в меня и скоро убьёт.
Зачем же ты опять нарушаешь границы? Зачем тебе я, кто я – со всеми твоими бабочками,