Интересно, сколько ошейников ты держал так же? Сколько бабочек рвалось в огонь и сгорало, видя чёрную кожу в твоих руках?..
Нет. Неважно.
Бабочка должна уметь жить одним моментом – поменьше думая о после и до.
Хлопаешь поводком по бортику ванны.
– Голову сюда.
Впервые меня охватывает настоящий ужас.
Он застегнётся, – шипит что-то внутри, преподнося этот простой, голый факт с невыносимым злорадством. – Сейчас он застегнётся на твоей шее – и ничего уже не будет, как раньше.
Сглатываю. Глупо: я понимаю, что как раньше будет всё, что это просто кусочек кожи, игрушка, что дело не в короне, а в крови короля… Но.
И пусть. Это мой путь, мой выбор.
Вожделенная белая плаха, на которую я кладу голову.
Тёплый чугун давит на подбородок. Ты откидываешь мне волосы; тянешь и резко дёргаешь – кажется, перед этим искушением мы оба не способны устоять. Больно, но явно сдерживаясь – гораздо осознаннее, чем когда ты был пьян… Осознанность. Твои пальцы скользят по моей шее, и я закрываю глаза.
Ты застёгиваешь его. Кнопки сухо, невозмутимо защёлкиваются – одна, вторая, третья. В этом звуке нет ничего зловещего; так почему, дрожа от желания, я хочу мысленно попрощаться со всем, что знаю?..
Отстраняешься, чуть натягивая поводок, – и я сразу подаюсь вперёд, вслед за шершавым давлением на шею; вырывается то ли всхлип, то ли стон.
Ты застегнул на мне рабский ошейник. Это не сон, не мечта, не разгорячённая фантазия – грубо-буквальная, божественная реальность. Как поверить в неё, как осознать?
Осмелев, дотрагиваюсь до прохладных кнопок. Немного неудобно – совсем немного, в границах не боли, а удовольствия. Почти как когда ты сжимаешь мне горло. Или когда отказываешься читать мои стихи.
Дёргаешь сильнее; подаюсь ещё ближе, упираясь в ванну животом. Не могу отвести глаза от блеска чёрной петли в твоих пальцах, от того, как ты медленно наматываешь поводок на запястье – виток, виток, виток… На твоих распаренных скулах розовеет румянец; без улыбки ты вдруг протягиваешь вперёд свободную руку и одним широким рывком расстёгиваешь мне платье. Секунду спустя – лифчик (тоже одним движением: в этом искусстве ты достиг совершенства). Теперь у моих ног чернеет мокрое гипюровое облако.
Смотрю на тебя вопросительно; ты неспешно, смакуя, проводишь поводком по моему боку, потом – по второму; кожаная змейка облизывает рёбра, спину, мучительно-сладко задевает грудь; от возбуждённого зуда я покрываюсь мурашками. Мысли всё туманнее; прогибаюсь в спине.
– Ну что? – чуть хрипло спрашиваешь ты. – Нравится?
– Да, мой господин.
Дёргаешь ещё; шею жгуче передавливает. Я наклоняюсь вперёд, цепляясь за бортик ванны.
– Это то, о чём