– Так что там было в твоём «Сатириконе»? Мм?
Господи.
Не могу ответить тебе – могу только кричать и биться в судорогах. Острое – на грани с болью – блаженство в каждой клетке. Переплетает нервы и сосуды, кровь и чернила, прошлое и будущее, переплетает – само собою, набекрень, наискосок; так, как пожелал ты. Выше – выше – выше – рывок туда, где я никогда не была: в разреженный воздух, к звёздам – узоры созвездий переплетаются, как узоры, начертанные твоим языком; набухаю жаром – и, когда не остаётся сил терпеть, взрываюсь навстречу небу, и клочки моей плоти опадают к твоим ногам.
Можешь переплести их, как книгу.
Четыре месяца спустя
Лифт бесшумно и очень долго поднимается на пятнадцатый этаж. Так неестественно-долго для жилого дома, что в первые месяцы – когда я только поселилась здесь, в своей крошечной квартирке-студии, – подъём на лифте вызывал навязчивые ассоциации с казённой церемонностью бизнес-центра или отеля. Потом я привыкла. Я живу высоко и, как поэты-декаденты, смешно горжусь своей оторванностью от почвы.
«Окно моё высоко над землёю, высоко над землёю…» – как заунывно вещала Зинаида Гиппиус, рассказывая о своей выдуманной башне.
Теперь ты – в моей башне. Как… гость? Хозяин? Чужеземец-захватчик?
Ты в ней только на время – я не знаю, на сколько именно; но уже трудно представить любые до и после. Мы оба думали, что ты пробудешь здесь не больше нескольких дней – и потом, отдав дань прохладному «погостить», уйдёшь одаривать собой других жаждущих. Или быть с семьёй. Или просто – в одиночестве лить коньяк на старые раны.
Но ты живёшь со мной уже почти месяц.
Затяжные периоды уныния и недовольства мной – решительно во всём – сменяются короткими, но упоительно яркими вспышками нежности. Иногда мне кажется, что тебя бесит каждый мой жест и каждое движение; иногда – что ты не можешь без меня жить. Вечера, когда ты пьян (а теперь это почти каждый вечер), обычно заканчиваются скандалом. Приступ недоверия, обида на неосторожную фразу (мои объяснения лишь ухудшают ситуацию), мои слёзы в ненужный момент – не так уж важно, что именно служит поводом.
Пару раз ты собирал вещи, чтобы уйти, а я, рыдая, валялась у тебя в ногах. На следующий день, вернувшись с работы, я видела тебя добрым, светящимся любовью и раскаянием – ты гладил меня, осыпал поцелуями, говорил со мной допоздна; однажды сюрпризом заказал огромную пиццу. В такие моменты у тебя мог возникнуть даже порыв погулять: однажды мы сходили в кино и вернулись только к полуночи, заваленные пушистыми снежными хлопьями. В безмятежном сиянии проходил день или два – а потом какая-нибудь моя ошибка запускала механизм заново.
Я заранее сделала тебе ключи от квартиры, но, помимо меня, ты видишься только с друзьями – с теми же Володей, Шатовым и ещё парой человек. Изредка.
Я знаю, что есть другие бабочки, но пока ты ограничиваешь себя. Знаю, что тебя это злит.
Давно не понимаю, кто я теперь –