Речи Хельги
Хельги действительно умирал.
По расчётам отца Целестина, старику было за восемьдесят – возраст редкий даже в Италии, а уж на этом промозглом Севере столь преклонные годы невольно вызывали уважение. Ториру Хельги приходился родным дядей, будучи младшим братом Торирова отца. Уже давно у старика щемило в груди, болела левая рука и отекали ноги, а в последние месяцы он вообще не вставал с ложа, несмотря на отчаянные усилия отца Целестина и Сигню, которая просиживала у его постели целыми сутками. И вот в холодное рождественское утро пришёл черёд Хельги Старого идти в Вальхаллу, к Одину...
Отец Целестин выгнал из помещения всех, кроме Сигню и Торира, который, впрочем, остался сам: перечить же конунгу монах не хотел. Тот и так расстроился.
– Он с ночи хрипит, и пена на губах, – прошелестела Сигню, указывая глазами на седого как лунь старика, полусидящего на высоком ложе. – Я всё сделала, как ты велел: и посадила его, и пить не давала, но всё равно ему хуже и хуже.
Монах вытащил из-за пазухи сухие листочки и вручил их своей помощнице:
– Вот, наперстянку завари-ка пока, а я посмотрю. – Он подошёл к самой постели и понял, что тут уже ничем не помочь. Из груди умирающего вырывались булькающие хрипы, словно его лёгкие были полны воды, ноги и руки отекли ужасно, глаза смотрели совершенно отрешённо. Ещё час, ну, может, два – и всё, никакая наперстянка не спасёт... Отец Целестин покосился на помешивающую деревянной ложкой в дымящемся горшке Сигню – глаза красные, тени от недосыпа, но ничего, держится. Молодец, девочка! А Торир хмурый, бороду теребит да смотрит угрюмо, и не поймёшь, одобряет он такое лечение или нет.
– Торир, послушай, думается мне, умрёт он сегодня... – выдавил монах, подойдя поближе к конунгу. – Пойми, я тут ничего поделать не могу.
– Да вижу я всё, отец Целестин, – ответил Торир, не глядя в его сторону. – Только вот Хельги всю ночь тебя звал, мы-то думали, что в беспамятстве. Зачем – не говорил. Что-то он тебе сказать хотел, да боюсь, опоздал ты...
Вот те на! Что могло понадобиться уходящему в иной мир норманну от христианского священника, чью веру старики Вадхейма уважали, но не более того? Видно, что и Торир этим как-то обескуражен, ибо все северяне считают, что умирающему дарованы особые знания и особая сила. Эх, что же ты за мною раньше не послал, конунг...
– Готово, – тихонько сказала Сигню, наливая в кружку тёмный горячий отвар. – Напоить его?
– Дай-ка я сам, – вздохнул отец Целестин и, приняв из рук девушки вырезанный из дерева сосуд, подошёл к постели старика и тихонько влил тому в рот немного жидкости. А вдруг поможет и Господь Бог дарует хоть временную победу над смертью? Ох, тяжело он дышит, не захлебнулся бы...
И тут Хельги ясно и осмысленно посмотрел на монаха чистыми, как у новорожденного, голубыми глазами. Губы его шевельнулись, и отец Целестин явственно расслышал надтреснутый шёпот:
– А-а, пришёл. Я хотел видеть тебя. Скажи, чтобы Видгара сюда позвали. Ну же,