Ладно.
Ночь.
Два отряда офицеров, гремя оружием, будоража улицы тревогой, с двух сторон идут к Михайловскому замку; в казармах поднимаются полки, раздают боевые заряды; в разных концах города задерживаются под разными предлогами верные императору лица; на заставах пребывают не пускаемые в Петербург генералы Аракчеев и Линденер.
Я допускаю, что часовой пропускает плац-адъютанта Аргамакова через боковую дверь в замок – а также сорок-пятъдесят офицеров, возбужденных, с оружием (?!) – что сговоренные солдаты караулов отдают честь непорядочно идущим, а то и по-лубегущим генералам и обер-офицерам, наполняющим залы топотом каблуков и лязгом стали – но вот двери императорского кабинета перед спальней, они заперты, за ними камер-гусары, лично поставленные Павлом, он был неспокоен и дважды переменил их местами (Саблуков).
И далее диалог:
– Пропустите, я плац-адъютант Аргамаков.
– Нельзя, император лег спать, уже 12 часов.
– Ваши часы неверны – сейчас только 11.
– Нет, вот 12 часов.
– Я должен на доклад государю, он разгневается на вас!
– Пожалуйста…
И с грохотом врывается толпа; и Николай Зубов наносит в неразберихе сабельный удар – понеслось…
Вам не кажется, что это что-то не из детективов – из сказок; и не потому, что камер-гусар поверил, будто аккуратно заводимые дворцовые часы в личном кабинете императора, – и это делал собственноручно Павел – ошибаются на час; но что заговорщики сделают ставку на такую импровизацию; или сверх того – пошли без всякой заготовки, даже без бочонка пороха на штурм императорской спальни.
Не буду гадать, как «отряд Беннигсена» оказался во дворце, но одно совершенно очевидно: дверь в кабинет и спальню уже была недоступна никому из заявленного состава заговора; полагаться на ошибку камер-гусаров безумие – значит, дверь должна была открыться сама, по особому поводу, и особому человеку, если поутру она явилась многочисленным