– С женихом, говоришь, живёшь, не расписаны ещё? – спросила соседка с первого этажа.
Клавдия Никифоровна продолжала сидеть, в пол-оборота смотря на детскую площадку и улыбаясь звонкому смеху ребятни, как будто разговор её не касался. Но Аня была уверена, что она внимательно прислушивается к каждому слову.
– Нет ещё, только собираемся.
Бабушке явно были не по душе новые нравы молодёжи. Однако она философски оценила ситуацию:
– Ну хоть собираетесь.
– Ага, – улыбнулась Аня своим мыслям. Она представила, как к этому самому подъезду поедет лимузин, как они чинно выйдут. Она в шикарном платье, Костя в светлом костюме. Как соседи будут выглядывать из окон, а девочки с детской площадки мечтательно вздыхать: вот бы быстрее вырасти и стать такой же красивой невестой.
– Дорого?
– Что? – Аню вернули из грёз. О чем её собеседница? О платье? Костюме? Лимузине? Всей свадьбе?
– Дорого, говорю, отдали за жильё?
– Да не очень – за такую-то квартиру.
– Какую – такую? – бабуля подозрительно посмотрела.
– Необычную, большую, уникальную, – Аня пожала плечами, мол, это ж очевидно. – И район хороший, центр недалеко.
– Ну да, – она вроде усмехнулась. – Уникальнее не бывает.
И снова задумалась.
– Теперь ремонт делать начнёте? Шуметь будете?
– Перепланировку мы не планируем, и так нравится. А ремонт там уже сделан минимальный, жить можно. На большее денег пока нет. Так что особого шума не будет, не переживайте.
– Это хорошо, – бабушка кивнула. – А то эти, до вас, наняли рабочих. Они если не ремонтируют, то «кирлык-бырлык» по телефону. Мы с Митрофанной всё удивлялись: о чём столько можно говорить? Или они каждый раз всем, с кем знакомы, звонят?
Бабушка тихонько засмеялась своей шутке.
– А вы не знаете, до нас кто тут жил? – Аня решила направить разговор в нужное ей русло. – Говорят, художник.
Клавдия Никифоровна продолжала смотреть на детскую площадку. Однако теперь Аня почувствовала напряжение в её позе.
– Говорят, – согласилась соседка. – Но он все у себя был, рисовал. Много рисовал. На скамеечке так просто некогда посидеть было. Но иногда спускался, нас, старушек, развлечь.
– А что он рисовал?
– Да Бог его знает. Но был на счету. Приезжали к нему иногда та-акие, – баба Катя наступила брови и провела руками вдоль туловища, – у-ух! И на машинах. Они, машины енти, как зеркало – ни пылиночки. Покупатели значит. Выносили картины завернутыми. А как-то, видать, поторопились, без чехла и бумаги вынесли. Вот прямо посюда несли, а я здесь же сидела, на лавочке.
– И что там было? – Ане было интересно. Клавдия Никифоровна тоже была вся во внимании.
– Природа там была. Речка, берёзки, небо. Вроде бы ничего такого, а за душу берёт. Как живое, настоящее, – вздохнула баба Катя. – Я своё детство вспомнила, ещё до войны. Мы в деревне жили. Лимита, беднота, зато в такой красоте. Всю жизнь мечтала вновь вернуться в свои края, посмотреть,