– Попробуй, – усмехнулся он. – Вдруг получится.
Искушение было велико, но я все-таки удержался. Если он такой же, как Римма, то он гораздо быстрее меня, я даже руку не успею протянуть.
– Тогда я. – Он взял оружие и уставил его мне в лоб.
Я знал, что он не выстрелит. Это слишком явное убийство. Он сделает это позже. Я знаю это. Я это чувствую.
Вы спросите меня: почему я не жалуюсь и не прошу никого о помощи?
Во-первых, тут некому жаловаться. Белобрысый тут главный. Во-вторых, у меня синдром богадельни [5]. Дети, которые всю жизнь провели в приютах, детских домах, центрах временного пребывания и других подобных заведениях, не жалуются. Даже в самом маленьком возрасте. Они молчат и сами решают свои проблемы. Так и я. К тому же, если я буду всем говорить, что здешний начальник собирается меня убрать, мне все равно никто не поверит.
А он собирается. По-другому он просто не может. Он ведь точно такой, как она.
И он меня уберет. И не только потому, что месяц назад я расправился с девочкой по имени Римма.
Но еще и потому, что я вижу, кто он на самом деле.
Глава III
КИКИ ПРОПАЛ
Я придумал, чем себя занять. У меня много газет и есть забытый психологами карандаш. Я затачиваю карандаш о спинку кровати и пишу мелкими-мелкими буквами на полях газет свою историю, потом отрываю поля, скатываю в мелкие трубки и прячу в тайник в подошве ботинок. Порою я думаю, что, если вдруг кто-нибудь когда-нибудь найдет мой рассказ и опубликует, он вполне может его озаглавить «Рукопись, найденная в ботинках».
Я рассказываю все это для того, чтобы убить время, которого у меня в избытке, я рассказываю это в расчете на то, что мои газетные трубочки хоть кто-то найдет. Тогда он будет знать, как все получилось. И тогда у него будет шанс. А еще я хочу, чтобы хоть кто-нибудь узнал, что я не псих, не сумасшедший и не лгун. Чтобы хоть кто-нибудь узнал правду.
Сразу хочу предупредить, что рассказ мой будет сбивчивым. Может даже показаться, что я перескакиваю с одного события на другое, из прошлого в настоящее и так далее. Это так. Вы, наверное, это уже заметили. Просто я не знаю, как рассказать все по-другому. Я сижу в своей камере и описываю то, что происходит со мной сейчас, в этот конкретный день. А потом я начинаю вспоминать, что случилось тогда, месяц с небольшим назад. Вот поэтому такой разнобой и получается. Порой я вставляю для ясности несколько мыслей, которые, как мне кажется, поясняют происходившее. А иногда и не вставляю.
Это была абсолютно черная собака. Черная, как смола, которой покрывают дороги. Собака стояла возле изгороди и чесала бок. Затем она остановилась и посмотрела в мою сторону.
Холод.
Я закрыл глаза. А когда открыл, черной собаки уже не было.
Показалось, подумал я. Я снова закрыл глаза и снова уснул. Солнце светило через закрытые веки, и сон мой был крепок и безмятежен. Что может быть лучше полуденного сна в старом, чуть поскрипывающем кресле-качалке?
–