Я не вижу ничего, кроме горшка и рюкзака.
– В старом бункере времен последней войны, там, в зарослях рядом со стоянкой. Этот бункер превратился в своего рода пристанище для местных бездомных. Между прочим, о теле нам сообщил бомж.
– А где он?
– Спасатели отвезли его в больницу. Он был совершенно потрясен. Когда мы прибыли, он показал нам труп женщины в бункере, а потом рухнул как подкошенный. Шок. Как мы понимаем, это была его подружка. Его самого положили в психиатрию, подлечить. Кстати, он там оказывается не впервые.
– Понятно, спасибо. Я подожду.
К счастью, у меня с собой термос с кофе.
Горячий кофе – незаменимая вещь во время ночных бдений возле трупа.
Вот уже добрых два часа я регулярно потягиваю свою дозу кофеина, уютно устроившись в машине. Когда прибывает прокурор Ла-Рошели, криминалисты с осветительными шариками за спиной уже давно исчезли в бетонном бункере. Прокурор еще раз вкратце рассказывает мне о бомже, указавшем на тело, и о своих первых наблюдениях. Бедняга искал свою подружку, от которой к тому моменту не было ни слуху ни духу уже неделю. Он обыскал все излюбленные места бездомных и только потом нашел ее в бункере, где они время от времени встречались. Ее зовут Сильви К., 46 лет, бывшая медсестра, полностью маргинализованная.
Наконец криминалисты выходят из бункера. «Дело за вами, док, мы закончили. И держитесь там…» Я быстро понимаю, на что намекает парень. Уж точно не на способность бесстрашно лицезреть смерть. Мы с ними знакомы, так что они в курсе, что опытному судебному эксперту нечего тут доказывать. Нет, в этом случае мужество нужно, чтобы противостоять горам всевозможного мусора, затрудняющим движение. Облаченный с головы до ног в защитную экипировку, я осторожно продвигаюсь и вхожу в помещение. Это бывшее убежище для личного состава на случай бомбардировки, что-то вроде длинного очень узкого бетонного арочного коридора c выходами на каждом конце.
Я сразу спотыкаюсь о пружины матраса, едва удерживаясь на ногах, ударяюсь о куски поддона и наконец падаю на его разлагающиеся останки. К счастью для моего эго, свидетелей нет. Упорствуя в своей неловкости, я настойчиво погружаюсь в залежи чего-то неопределенного – иногда твердого, иногда мягкого, – что заставляет меня задуматься, не ступаю ли я по нашему трупу.
Пройдя несколько метров, я замечаю часть человеческого лица, едва выступающего из отвратительной груды хлама. Остальное тело не видно, на нем лежат по меньшей мере пружинная сетка, гнилой стул, под завязку набитые мусором мешки, старое одеяло, какой-то пластиковый тент… Мой инвентарный список далеко не исчерпывающий, но я предпочитаю на этом остановиться. Делаю цифровое фото крупным планом. Приблизив изображение на экране, я различаю в углу левого глаза жертвы великолепных личинок – это признак поздней стадии разложения. Фото также позволяет мне оценить точное положение тела, чтобы не раздавить его, если придется подойти