«Почему?» – он так и не мог ответить себе на этот вопрос. Почему, дожив до тридцати лет, не удосужился завести детей, хотя и пытался устроить свой быт в сожительстве с особой женского пола. Почему, по каким шаблонам выбрал себе подругу и сжился с ней, хоть и понимал, что начинает существовать уже другой – не своей собственной жизнью. И жизнь эта состоит из сплошных обязанностей «по отношению к …».
Обязанности постепенно превращались в своего рода развлечение на грани мазохизма, а потом уже – и в часть его сущности, создавая иллюзию, что так было всегда, что именно так и должно быть.
«Но ежели я любви не имею, – повторял он время от времени слова проповедующего, – Любви не имею. И что?»
В конце концов, он и сам пришел к уверенности в этой необходимости, безысходной как жизнь со смертельно или душевно больным человеком, которого невозможно бросить или отпустить. А в итоге в роли больного оказываешься ты сам. «Любовь – обратная сторона рабства, – пускался он в утешительные рассуждения. – Даже мать и отца я люблю потому, что они мои. Рабство – самый удобный способ существования.... Врешь, братец. В патетику потянуло. «Душегубка домашнего рая» и пр… Сам этого хотел и добился. И подруга твоя милая, умная женщина. Почти совершенство. Почти».
Иногда ему казалось, что он знал ответ на этот вопрос. И если продолжать линию виртуально-кармических умозаключений, то причины всего происходящего сводились к другой, уже запредельной линии его жизни – огромного счастья и такого же огромного горя. Такого, что сосуществовать с ним оказывалось невозможно. И кто-то высший и милосердный стер это прошлое из его теперешней памяти. Отчеркнул на полях.
Иногда оно возвращалось изнанками снов и еще – ощущением, как тяжко бродить по закоулкам чужой души, даже если человек сам раскрывается перед тобой, решительно отворяя все тайники своих сокровенных чувств, страх и самые интимные воспоминания.
Но сны оставались снами – не более того – без образов и дат. Видимо, в этом и крылась причина всех последующих: «Почему?» и «Отчего?».
Было время, когда он странствовал по чужим судьбам, как по пустым домам, где по углам еще валяется хлам недавно покинувших их хозяев. Но никогда еще он не достигал такого, как теперь, слияния с кем бы то ни было. Так что уже давно перестал ощущать, он ли стал хозяином своего тела, или сам вышел вечным пленником порабощенной сущности. Пленником от рождения.
Иногда он думал, что знает это давно и даже заранее, не понимая лишь одного: «Откуда он знает это....».
В конечном счете, он неважно использовал свои возможности. Было время, было и прошло, исчезло без прошлого – сплошным пробелом. Осталось, может быть, только имя, но разве этого мало?
И все-таки этот вопрос: «Почему?» – больше не приходил