Тедео передернул плечами и выскочил из павильона.
Машина снова стояла почти у самых ступенек, но на этот раз у выхода толпились курящие и отдыхающие. Тедео бибикнул сигнализацией и, дождавшись, пока Бо заберется внутрь, коротко кинул:
– Давай отъедем.
Бо молча кивнул.
Под удивленными взглядами половины съемочной группы машина взяла резкий старт и исчезла за углом павильона.
Они остановились через пару поворотов, у площадок, на которых сегодня ничего не снималось.
На территории огромного студийного комплекса было множество укромных уголков – ряды домов, на которых снимались «уличные» сцены; небольшие парки, которые служили для имитации «леса»; были даже целые городские кварталы с кофейнями, магазинчиками и крылечками жилых домов. Разумеется, ненастоящие. Сейчас многие из таких декораций под открытым небом пустовали, и Тедео припарковался около какой-то узкой улицы, которая в заброшенном виде выглядела немного жутковато и постапокалиптически. Вероятно, на ней такое и снимали.
Мотор заглох, и в машине стало тихо.
Тедео покопался в стопке дисков и негромко спросил:
– Ты хочешь что-то определенное?
– Нет, любое, – так же тихо ответил Бо, внимательно наблюдая за руками Тедео.
Тедео выбрал Сонату №17 для фортепиано. Одну из своих любимых. Почему-то именно она сегодня пришла ему на ум, когда Бо попросил послушать с ним что-нибудь.
Не тратя ни слова, ни время, Тедео нажал на «плэй», и салон машины наполнили ласковые, задумчивые звуки. Соната начиналась очень нежно, и Тедео, откинувшись на спинку кресла, снова по привычке закрыл глаза – и увидел себя за клавиатурой. Словно волны, одна за другой накатывали пассажи, сначала полупрозрачными пенными кружевами, затем – все тяжелее, неспокойнее, взволнованнее… И вот – гребень волны, напряженный, почти яростный, угрожающий, как напитанное близком дождем тяжелое небо – и снова все затихает и отступает почти безнадежно…
В этой сонате была какая-то обреченная грусть и отчаяние, которое удивительным образом совпадало с тем, как Тедео ощущал свою душу. В своей реальности он иногда чувствовал себя готовым бороться – но случайно брошенное ему слово, случайная фраза или взгляд могли полностью лишить его способности сопротивляться. Он ломался, отступал, делал шаг назад, опускал руки… в этой сонате все было ровно так же – всплески силы, гнева и мощи чередовались с тихой, бессильной покорностью и смирением. И каждый раз, когда наступали в музыке эти периоды светлой грусти, Тедео словно удивлялся им, словно не ждал их снова увидеть, словно сожалел о своей слабости и безволии.
Семь минут сонаты закончились. Повисла тишина.
Тедео открыл глаза – и увидел совершенно мокрое от слез лицо парня.
– Эй, что ты? – испугался мужчина.
– Он ведь проиграл? – еле слышно спросил Бо.
– Кто?
– Тот, кто боролся. Он так долго сопротивлялся… но в конце сдался, да?
Тедео молча смотрел на