Комбат. Беспокойный. Андрей Воронин

ему удалось остаться на ногах, упершись руками в край плиты. Организм сдавал, но это происходило чересчур медленно: он все еще был здоров и силен, как племенной бык. С полгода назад, зимой, в один из периодов полного, отчаянного безденежья, он повздорил из-за пустых бутылок с компанией бомжей, которые пытались прогнать его с помойки на том основании, что это, видите ли, их законная территория. Он тогда был немного не в себе и, опасаясь кого-нибудь убить или покалечить, просто ударил кулаком по стенке мусорного контейнера. Железо вмялось вовнутрь, как картон, «конкуренты» почли за благо молча ретироваться, а он уже не впервые подумал, что избрал далеко не лучший, чересчур затяжной и отнюдь не самый верный способ самоубийства…

      Липкая, захватанная бутылка с криво отбитым горлышком стояла на подоконнике. Горлышко он отбил вчера, не найдя штопора, – отбил, судя по некоторым признакам, выражавшимся в болевых ощущениях, ребром ладони. Бутылка, естественно, была далеко не первая за день и явно лишняя. В противном случае и штопор нашелся бы, и воспоминание о том, как он ее открывал, сохранилось бы. А главное, на дне бутылки тогда не осталось бы вина, которого на глаз там было еще добрых полстакана.

      Посасывая зажатый в уголке рта короткий бычок и щуря глаз от разъедающего роговицу дыма, он шагнул к окну и взял бутылку в руку. Мысль, похожая на отчаянную попытку сорвавшегося в пропасть человека на лету ухватиться за торчащий из расселины скалы древесный корень, – повернуться к раковине и выплеснуть эту дрянь туда – мелькнула и исчезла точно так же, как исчезает призрачная надежда остановить смертельное падение, когда вместо спасительного корня пальцы судорожно хватают пустоту. Бывший ротный командир десантно-штурмового батальона ВДВ, капитан запаса Сергей Сергеевич Казаков решительно затушил окурок о подоконник и трясущейся рукой поднес посудину с остатками портвейна ко рту.

      Бутылка ходила ходуном, торчащий на месте отбитого горлышка стеклянный клык с острыми как бритва краями плясал в опасной близости от губ, вызывая из глубин памяти полузабытый анекдот о мальчике, которому какой-то маньяк подменил губную гармошку на бритву: мальчик играет и улыбается, а улыбка все шире и шире…

      В последнее мгновение разум все-таки возобладал над жаждой, и Сергей со второй попытки ухитрился поставить бутылку на стол, не опрокинув ее и не расплескав ни капли драгоценной влаги. Стол был сплошь заставлен грязной посудой, усеян заплесневелыми, ссохшимися до каменной твердости объедками и густо припорошен сигаретным пеплом. Он пребывал в таком состоянии не первую неделю, а если хорошенько подумать, так, пожалуй, уже и не первый год. Когда у Казакова возникала нужда в чистой тарелке, ложке или стакане (чаще всего это был именно стакан), он просто брал необходимый предмет со стола и споласкивал под краном.

      Самый чистый из имевшихся в наличии стаканов отправил бы в глубокий обморок даже опытного, досыта навидавшегося всякой всячины санитарного инспектора. Казаков