Ничего себе. Неудивительно конечно, почему у Гоши отличная перспектива. Еще бы, с таким-то инструктором, как Юра. Прирожденный лидер – меня это даже слегка обескуражило.
Я захлопнула ежедневник и положила поверх предыдущего. Зарядка на телефоне постепенно добралась до отметки пять процентов, поэтому фонарь стал работать не на полную мощность. Ладно, просмотрю остальные фотографии дома. Все равно я заберу все это с собой. Очевидно же, что Семен хотел, чтобы все здесь спрятанное принадлежало только мне одной. Даже не Мише и явно не Юле, а только мне.
И как бы ни было мерзко это признавать, но я, кажется, собиралась исполнить желание своего отца: окунуться в его воспоминания о своем собственном прошлом.
11
Всю ночь мне снились кошмары. Я проснулась с непониманием, где вообще нахожусь и какое сегодня число. Я будто слышала шепот Семена, словно он был где-то поблизости, в доме, в этой квартире. Рядом со мной. Чувствовала дыхание на своем затылке, прикосновение его пальцев к плечам, к волосам.
«Заплети косы, девочка моя. Заплети их».
С утра я еще несколько минут сидела в кровати, собираясь с мыслями. Провела ладонями по лицу, отгоняя ночной кошмар. Глядя в окно, на ранний рассвет, я на миг задумалась, а точно ли это был кошмар. На кровати повсюду валялись фотографии, которые я просматривала перед сном, всякий раз убеждаясь, что ничего не помню с тех времен. Точно мое сознание намеренно заблокировало неприятные и ужасающие воспоминания. Вот только они все же проникли в мои сны, сливаясь с фантазией, поэтому не определить, что из этого происходило на самом деле. Но фраза про косы казалась мне до жути знакомой.
Я аккуратно собрала разбросанные фотографии, сложила их в стопку и бросила на кухонный стол. Задержала взгляд на открытой бутылке вина и пустом грязном бокале. Может, алкоголь тоже спровоцировал кошмары?
Выпивая горячий чай и уставившись в одну точку в углу комнаты, я вдруг вспомнила, что в моем сне присутствовал и Миша. Он был еще ребенком, а я как будто смотрела на все это со стороны. Он умолял выпустить его, кричал, что ему страшно. Его заперли – не это ли мне сказала тетя Маша, когда рассказывала про тот день своего приезда. И сколько раз это происходило в то время? Как часто Семен запирал Мишу, бил Юлю и, вероятнее всего, меня тоже? Сколько раз он хватал меня за волосы, заставляя заплести их в косы? Было ли это вообще?
Почему мое сознание выдает только какие-то конкретные воспоминания о детстве? Как Юля и Семен играли в шахматы, как попросили и меня сыграть с ними. Как мы с Мишей обнимались, играли в догонялки. Как Луиза готовила нам тосты с беконом на завтрак по выходным, а Юле разрешала есть булку со сметаной и посыпать сверху сахаром. Как Семен рассказывал мне сказки об оборотнях и прочих нечистях, как пугал нас, получая от этого удовольствие. И как я сама довольствовалась его россказнями.
Я помнила только все хорошее, связанное с детством, а плохое, то, что происходило, скорее всего, гораздо чаще, напрочь стерлось из головы. С другой стороны, может быть,