– Дражайший господин мой, – начал Иосиф, – похвал и кушаний твоих я вдоволь отведал, но имени твоего до сих пор не ведаю. Откуда ты пришел и куда путь держишь?
– Имя мое – Эйнан. Я прибыл из далекой страны и направляюсь в сказочное место, куда и ты должен следовать со мною непременно.
– Говоришь загадками, Эйнан. Тревогу селишь в сердце моем. Взгляд у тебя острый, всевидящий. Глазастый ты.
– Я во всем тебе ровня, – сказал Эйнан, – и умом, и красноречием, и знатностью, и исповеданием Забаре подобен. Доверься мне, подружись со мной, и все тайны тебе открою.
– Довериться? Да ведь я весь, как на ладони!
– Не то. Соизволь сопутствовать мне, и я приведу тебя в чудесную страну, где люди, здешним не в пример, поголовно все умны, добры, любезны и, главное, воздадут Иосифу заслуженный почет.
– Я родился и воспитан в сей земле. Здесь вековые корни рода моего. Я купаюсь в море любви народной, и сам люблю сограждан благодарных. Уйти, дабы изведать крепость уз взаимности? Химеры ради уйти? Покинешь отечество для иного края, и чужие не признают своим, и для своих чужим станешь. Кто месту своему изменит, тому удача изменой отомстит. Когда пробьет мой смертный час, земляки, горюя, бальзамами обмажут холодеющее тело, и, сколь возможно, мумию от тлена сберегут.
Последние слова Забары развеселили Эйнана. Гость рассмеялся. Хозяин уставился на него обиженным взглядом.
– Воистину, речь твоя умна неотразимо, словно вторишь великим мудрецам, – сказал Эйнан, – однако, один философ-насмешник советовал не слишком рьяно следовать его советам и помнить, что за все в ответе своя головушка. Разве утешат мертвеца бальзамы и жизнь продленная никчемных его останков? Моль съест кафтан, а черви насладятся тем, что им прикрыто.
– Есть здравомыслие в твоих словах, но сердце холодит оно, – ответил Забара.
– Попробую добавить здравомыслия, и потеплее. Здесь чтут тебя и любят, и на новом месте добудешь почета и любви. Так приходит слава, а она любую мумию переживет. Человеку твоего замаха не гоже носу не казать из дому. Девиз твой – много видеть и многим быть известным. Домосед – болото, стоячая вода, которая не оросит ни луг, ни поле. В движении ищи благословение земным делам.
Забара слушал, понурив голову, вздыхал то и дело.
– Отчего грустишь, Забара? Откройся другу, и упорхнет печаль.
– Весь век бы странствовал, да жизни нет второй, которую я дома проведу. Ты слишком добр ко мне, чтоб я, забывши стыд, своими опасениями огорчал тебя, – ответил Иосиф.
– Говори, и вместе рассеем недоразуменья!
Забара упрямился, но все же уступил медовым увещеваниям Эйнана, взявши с него слово не держать обиду.
– Гость дорогой! – начал Забара, – ты потчевал меня едой отменной и льстивой речью, теперь зовешь с собой неведомо куда, суля все блага мира. Я, вспомогаясь всепроникающим сиянием одной из наших книг, замечу следующее. Всякий, у кого лицо горит от возбужденья – суматошен. Глаза пронзительные – примета хитрости и к каверзам любви. Тонкий нос и ноздри трепетные