Глава 8
Мерцающий свет свечи пробивался сквозь закрытые веки и мешал спать. Тянущая боль в правой ноге мешала спать не меньше. Аня открыла глаза: мягкая постель, легкий ветерок, танцующее пламя свечи – оно слишком яркое, контрастное, мешает разглядеть, что находится дальше, чем видимое на расстоянии вытянутой руки.
Прислушавшись к собственному организму, Аня решила, что не спят лишь ее глаза, а значит, просыпаться рано. Спали воспоминания о вчерашнем дне, спали желудок и мочевой пузырь, спало уставшее и измученное страхом сердце. Только глаза не спали, беззвучно роняли стеклянные бусины на подушку.
Ане хватило сил набрать побольше воздуха в легкие и задуть свечу. Темнота принесла небывалое облегчение и веру в то, что завтра все-таки наступит.
Утро разбудило Земную громкими шагами. Даже мягкий ковер не скрадывал топота сапог.
– Вставай! – приказал на викенском знакомый ненавистный голос.
Аня повиновалась и удивилась собственному состоянию: внутри разбита на миллионы осколков, а физически здорова, собрана и свежа, как огурчик. Не обращая внимания на начальство, осмотрела пострадавшую ногу – ни царапинки. Удивленно воззрилась на хозяина.
– Лечить. Одеваться. Идти петь.
Морально раздавленная Анна, словно механическая кукла, оделась и прошла к окну. Утро оказалось не утром, а сумерками. Петь – значило работать. Работать – значило жить. Жить оставалось без надежды. Слишком много времени прошло, а за Аней так никто и не приехал. Вчерашнее приключение в чужом доме сломало волю к жизни, растоптало планы на будущее. Оставалось только петь. Возможно, песня вылечит?
Обновившаяся публика в обновленном помещении возликовала с приходом певицы.
«И когда это они успели сделать ремонт?» – мелькнула мысль и скрылась за стеной безразличия. На сегодня намечался репертуар див попсовой эстрады восьмидесятых и девяностых: Пугачева, Ротару, Аллегрова и тому подобные.
Сегодня на невысокой сцене умостился маленький оркестр: вместо привычного разбитного пианиста в углу сцены оказались гитарист, некто с бубном и довольный старый знакомый за новым клавесином. Для Ани поставили высокий барный стул со спинкой, некогда нарисованный девушкой в творческом порыве. Усевшись поудобнее, Аня пробежалась взглядом по публике и вздрогнула, когда увидела два уголька красных глаз в темном углу, но закрылась «занавесью бесстрастия» и дала отмашку музыкантам.
Через два часа беспрерывного пения почти осипшая Аня попросилась отдыхать. Недовольная уходом артистов публика, подвыпившая и расслабленная, начала безобразничать, бузить и требовать продолжения концерта. Подчинившись желанию гостей, хозяин борделя снова погнал измотанную до предела рабыню на сцену. Внутренние