Её обуяла злость, дикая, необузданная. Но злость не на Хамида, а на себя. Ведь это она во всем виновата. Только она, и никто другой! Если бы только она могла повернуть время вспять, если бы только она попыталась выслушать Сайлу, если бы только… А что теперь? У неё не осталось никого и ничего кроме сожалений. Она сожалела о том, что по глупости забеременела в четырнадцать лет. Сожалела о том, что отдала свою первую дочь на усыновление даже не взглянув на неё. Сожалела о том, что по прошествии тридцати лет не захотела встретиться с ней. Сожалела о том, что не ответила ни на одно её письмо. Сожалела о том, что не рассказала обо всём Сайле. Сожалела о том, что не уделяла ей должного внимания. Сожалела о том, что поверила россказням Петера, а не родной дочери. Сожалела о том, что Сайла не слышала от неё ничего кроме упрёков и обвинений. Сожалела о том, что была ужасной матерью. Сожалела о том, что поняла это слишком поздно. Сожалела о том, что никогда больше не увидит и не обнимет Сайлу. Сожалела о том, что не сможет загладить свою вину. Сожалела о том, что не сможет сказать ей «прости».
Обессиленная, Миссис Форсстен упала на колени и завыла. Громко и надрывно, словно загнанный, смертельно раненный дикий зверь. Её жуткий, леденящий душу вой эхом разносился по пустынной улице.
Хамид Моланд
Камеры предварительного заключения располагались в плохо освещаемом полуподвальном помещении при полицейском участке. В одной из них находился Хамид Моланд, учитель истории и литературы средней школы №3. Две другие камеры пустовали.
Мужчина лежал на нарах, тупо уставившись в голый потолок. Он не знал, сколько времени прошло с его ареста. Пять часов? Десять? Или быть может целые сутки? Впрочем, ему было всё равно. Дома его никто не ждал, как и в школе, откуда его скорей всего уже с позором уволили. Спешить ему некуда, и времени у него предостаточно.
Хамид не знал, что его ожидает – суд или тюрьма, или и то и другое, но по какой-то причине его это совершенно не волновало. Какое бы будущее ему ни принёс завтрашний день, он готов принять его со смирением.
Единственная лампочка горевшая в камере мигнула и погасла, но через мгновенье вновь загорелась. «Жизнь медленно покидает её, но она не сдаётся и продолжает гореть, даря тепло и надежду… как когда-то это делала Амира», – невольно подумал он. Его нежная и сильная Амира. Со дня похорон прошло больше двух лет, а рана в душе так и не зажила, и по-прежнему кровоточила. Говорят, время лечит. Глупости! Время притупляет боль, но не избавляет от неё. Вылечиться – значит забыть. Но ни один любящий родитель никогда не забудет своего ребёнка. Никогда.
Мужчина поднялся с койки, медленно подошёл к двери, обхватил руками металлические