Бар на окраине. Изабелла Кроткова

жизни новый смысл и понял, что для постижения своей миссии на земле ему необходимо отречься от всего, что было раньше. Беседа была недолгой, Дашка ничего не поняла, за исключением того, что муж больше не вернется. Сначала ей было тяжело привыкать к новым жизненным условиям – муж занимался фармацевтическим бизнесом, и Дашка нигде не работала и практически ничего не умела. Ненадолго впав в панику, она, однако, не отчаялась, а вскоре открыла в себе талант швеи, окончила курсы и стала шить на дому и попутно сдавать нижний этаж огромного дома. Потихоньку жизнь начала налаживаться, и сейчас у нее своя сложившаяся клиентура, люди обеспеченные, и, в общем-то, даже хорошо, что все так случилось. Видимо, правду говорят – что Бог ни делает, все к лучшему.

      Все это подружка рассказала, когда мы сидели за столом в большой светлой кухне, где Дашка только что закончила ремонт.

      – А жильцы у тебя сейчас есть? – поинтересовалась я, оглядывая помещение и вспоминая, как за этим же столом мы встречали как раз тот самый Новый год, в котором мой муж счел, что я никудышная жена и вернулся из квартиры моей бабушки в родительские пенаты, а ее – обрел пресловутый новый смысл жизни и укатил бог весть куда.

      – Есть один, – зевнув, протянула Дашка, – Аркадий. Он немного со странностями, но мне это не мешает. Главное, платит вовремя и с глупостями не лезет. Он уединение любит, ему нравится у меня. А что, тут тихо, спокойно. У каждого своя половина. Сюда он редко поднимается, только в определенный час, чтобы выпить козьего молока – ему для легких полезно.

      – А какие странности у него? – спросила я, просто чтобы поддержать разговор. Дашка вдруг понизила голос почти до шепота и приблизила ко мне лицо:

      – Мне кажется, он немножко ясновидящий.

      – Как это? – удивилась я.

      – Понимаешь, – зашептала подружка, – он математик, и дни и ночи напролет решает какие-то замысловатые формулы. Но ровно в час дня он отрывается от науки, выползает из своей норы и пьет козье молоко. Ему доктор прописал.

      – Ну, и?..

      – И вот в ту минуту, когда он его пьет – буквально секунды, мгновения – его иногда посещают озарения. Понимаешь?

      – Нет пока, – призналась я.

      – Главное, в остальное время он совершенно нормальный – если, конечно, не считать того, что помешан на математике. Он может и посмеяться, и поговорить о чем-нибудь – о политике там, или просто о жизни. Но в тот момент, когда пьет молоко…

      Я внезапно пожалела, что приехала к Дашке. Я-то думала, что мы, как встарь, поговорим по душам, перемоем кости исчезнувшим мужьям, посплетничаем, возможно, я узнаю какие-нибудь новости о бывших однокурсниках, а тут… Дашка живет уже совсем иной жизнью, она и сама стала другой. Мне даже показалось странным, что когда-то мы были самыми близкими подругами. И сейчас эта бесполезная болтовня начала меня утомлять.

      Дашка меж тем продолжала:

      – По правде говоря, он живет у меня почти три года, а озарения эти случались всего пару раз – и как раз, когда он пил молоко. Пришла ко мне как-то Зинка Смородинова, соседка. А тут Аркаша выходит пить молоко. Поднес стакан к губам и вдруг начал