Вот зачем из нашей жизни и быта ушел такой прекрасный женский аксессуар, как коромысло?
Ходили же раньше бабоньки, элегантно водрузив на плечи расписную деревянную дугу с изящными крючками под ведра или иную ручную кладь.
Во-первых, это было красиво.
Во-вторых, наверняка не так фатально для осанки и общей пропорциональности телосложения, как эти проклятые тяжелые пакеты, от которых руки рискуют стать длинными, а ноги кривыми.
Я прямо чувствовала, что стремительно откатываюсь по пути эволюции назад, приобретая отчетливое сходство с самкой гиббона.
Пластиковые ручки пакетов больно врезались в ладони, и я периодически опускала свою ношу на землю, чтобы потрясти руками и восстановить кровообращение – это раз, и самооценку – это два. Без пакетов я выглядела симпатичной культурной дамочкой, некоторые мужчины мне даже улыбались. Хотя помочь донести покупки никто не предлагал.
Говорю же, напрасно забыты старые добрые традиции…
В какой-то момент в один из поставленных на землю пакетов залез бездомный котенок, и обнаружила я его уже только дома, и то не сразу.
Разобрав покупки и разложив их по полочкам и шкафчикам, я спохватилась, что не нашла среди покупок итальянскую сырокопченую колбаску-сальчичон, хотя в чеке она присутствовала.
Я уже было расстроилась, решив, что забыла колбаску в магазине, когда услышала странный звук. Он доносился из комнаты и походил на озвучку документального фильма о жизни бобров или гигантских жуков-древоточцев. Не хватало только добродушно-умильного воркования Николая Дроздова: «Своими острыми зубами эти милые создания без устали грызут…»
В комнате что-то грызли. Острыми зубами. Без устали.
Я заглянула туда – нет, телевизор не работал.
Начиная сомневаться в крепости своего рассудка, я крадучись обошла по периметру свое скромное жилище, осмотрела все его двадцать восемь квадратных метров и на одном из них, конкретно под креслом, обнаружила рыжего котенка, который слился в экстазе с колбасной палкой и самозабвенно грыз ее, урча и мурча одновременно.
Выбросить нахаленка за дверь я не смогла.
Не только потому, что выбросить его можно было только вместе с дорогой колбасой, от которой звереныш не отдирался ни в какую.
Я просто подумала: вот моя родственная душа!
Я ведь тоже очень люблю сальчичон.
Усыновленный кот был опрометчиво назван мной в честь автора древнешумерского воспитательного трактата «Поучения Шуруппака» и, похоже, ему как-то передалась страсть покойного тезки к морализаторству и назиданиям. У него что ни взгляд, то немой укор, что ни мяв, то страстная проповедь…
Предвидя, что по причине позднего возвращения домой я услышу немало кошачьих ругательств, я