Исправить всё. Н. С. Быстрова

возраста и заслуживаю правду, она рассказала, что мой отец утонул во время отпуска. Заплыл слишком далеко. Думаю, эта история родилась как притча, чтобы отучить меня заплывать за буйки. Не за те, что для взрослых. Я всё время норовила вылезти из плавающего загончика на пляже, потому что он явно не был рассчитан на детей моего роста. Некоторые мои ровесники со страхом подплывали к границе. Я же со скучающим видом шла к ней пешком. Вода там была мне по грудь, а мне хотелось большего. Можно ли научиться плавать, если ты стопы царапаешь о дно? Вот и я думаю, что нет. Тем не менее, за время моего бурного развития отец успел скончаться в пожаре, потому что играл со спичками, погиб от призрака из электросетей, ибо не следовало совать пальцы и шпильки в розетки, ещё отравился, съев бабушкину таблетку от давления, а также уехал в заграничное рабство, поскольку имел дурную привычку вступать в разговор с незнакомыми людьми. Однако, в школе я наконец начала узнавать о нём «правду».

      Со мной не очень-то хотели общаться ребята, поскольку считали меня дочерью преступника. Никто не знал, что сделал мой отец, но все верили, что сотворил он нечто ужасное. Подруг у меня не было. А вот мальчишкам нравилось выдумывать глупые истории про мою семью. Я слухов не отрицала. Это нравилось им ещё больше. Мне пришлось сменить несколько школ, но в каждой я довольно быстро заслуживала репутацию дочери русской версии Аль Капоне. Вернее, даже не заслуживала. Она сама на меня сваливалась, я лишь подпитывала больные фантазии других детей. Моему отцу разбирающиеся в достоверной информации школьники приписывали массовые убийства, разбои, торговлю детьми, людьми, наркотиками, каннибализм. Со мной не хотели иметь ничего общего, потому что верили, что моя мать до сих пор управляет преступным синдикатом, хоть и негласно. Мне не хотелось никого разубеждать. Если чем и управляла моя мать на самом деле, так это записями в салоне красоты. Но это же правда. А правда слишком скучна. Поэтому я научилась вести дружбу с мальчишками, обещая им в будущем преступную карьеру под крылом моей матери. Нет, грабежи и убийства нас не интересовали. Мы были фанатами историй о сицилийской мафии и считали, что в их стиле жизни морали больше. Хулиганы нашего возраста постепенно становились пай-мальчиками, потому что не хотели, чтобы преступный синдикат моей матери сделал что-то с их семьями. Меня такая власть развлекала. Ботаники, которых в прежние времена коллективно запинывали после уроков, стали жить спокойно и были мне благодарны. Мои оценки стали лучше, потому что на контрольных с разных концов класса в мою сторону стекались записки с решениями особо сложных задач для моего варианта. Мама думала, что я у неё сама такая умничка.

      Я никогда не обсуждала с матерью преступную жизнь моего отца. Я знала, что она снова солжёт мне. А в лжи не было никакого смысла – я и сама научилась придумывать всякого. Так почему же я решила поверить какой-то чокнутой тётке и её кипе бумажек? Почему закрылась в тот вечер, рассовала их по учебникам и до поздней ночи делала вид, что учу уроки, читая при этом