Троица
Никогда прежде и никогда после не испытывал такого ошеломляющего, пронзительного по силе влияния на воображение и такого внезапного чувства восторга, которое охватило меня, когда я, больше из любопытства, чем по движению души, заглянул в церковь, находясь по рабочим делам на юге Казахстана в городе Чимкент. Я только что уволился из армии и был полон любопытства к новой, «гражданской» жизни.
Знал про себя, что был крещён – у матери всегда висели иконки, но в церковь не ходил – не полагалось, не умел. В последние несколько лет моя жена стала интересоваться религией и зазывала меня с собой, и я ходил иногда, смотрел, как она ставит свечку, как крестится. Но не спрашивал ни о чём. Не думаю, что жена пошла в церковь из чувства стадности или следуя моде. Наверное, потянуло что-то своё, глубинное, личное. Но что именно – мне было непонятно.
Одним словом, сам не зная с какой целью, я забежал в церковь, будучи в Чимкенте. Может быть, просто спасался от жары, столь характерной для той местности, где довелось оказаться? Было начало лета, а на улице стояло градусов тридцать. Или всё же что-то дрогнуло в моей душе, когда увидел золотые кресты в небе? Они блистали, соревнуясь с солнцем, отражая его лучи, и будто растворялись в них. Одни сияющие пятна в чистейшей голубизне!
Церковь была старинная, судя по крепким стенам, невысокая, с двумя серебристыми куполами пирамидальной и полусферической формы. Оба украшены луковками с крестами наверху. Луковки синего цвета, под стать церкви, а кресты золотые. При взгляде на них таким забытым русским духом вдруг на меня пахну́ло! Дело в том, что тут, на юге края, особенно сильно ощущалось, что ты находишься в Казахстане, в отличие от столицы, в которой все разговаривали на русском языке. Здесь же звучала одна только казахская речь, и лица вокруг были чужие.
Я прошёл через железные сетчатые ворота, взбежал на невысокое крыльцо, неумело перекрестился и зашёл в храм. Ух! Какой запах! Как будто в детство прыгнул! Прямо на луг, за родительский дом, где мальчишкой гонял мяч, бегая босиком по траве, пачкая ноги липким соком одуванчиков. Мне показалось, что я вернулся туда. Воздух в церкви был родным и знакомым. От цветов, украшающих иконы, шёл тихий запах поля; от берёз, расставленных вдоль стен, несло лесом; а высохшая трава, щедро разбросанная по всему полу, напомнила мне амбар за родительским домом. Всё смешалось с медовым запахом свечей. Воздух в церкви казался неправдоподобно густым, тяжёлым и очень праздничным. Радость разлилась в моём сердце. Появилось ощущение, что я попал в далёкое украинское село, где прошло моё детство – беззаботная счастливая пора!
В церкви было полно народу. Я поразился – почти одни казаки! Да какие бравые! Стоят плотными ровными рядами, как на параде, все одеты в новенькую форму – защитного цвета гимнастёрки, подпоясанные ремнём, и чёрные шаровары с яркими лампасами. От удалого вида военных что-то снова дрогнуло в моей душе. Диво дивное! Откуда? Ну да, конечно, – русское казачество по всей границе! Значит, живы ещё потомки настоящих казаков! Вот они, красавцы с широкими плечами и мощными затылками. Держат свечки и пытаются подпевать священнику. Между ними проходят люди с веточками в руках и бегают дети.
– Что за праздник? – спросил я престарелого деда, сидящего на табуретке у стены и опирающегося обеими руками на палку.
– Троица, сынок.
Я сразу вспомнил: «Троица – лес покроется», – говорила иногда мама. Так вот в какой день говорила она непонятные для меня в то время слова! Троица. Я купил свечку в палец толщиной (меньше почему-то не было) и понюхал её. Чистый мёд! Запах – как от сот, которые отец приносил с пасеки. Разламывал над глубокой тарелкой, которую мать ставила в центр стола, и призывал меня и брата смотреть, как мёд густо стекает вниз, постепенно наполняя тарелку душистым киселём – такого же золотисто-янтарного цвета, как и завлёкшие меня в церковь кресты…
– Куда можно поставить, отец? – снова спросил я деда.
Он взглянул на меня.
– Нездешний? Путешествуешь? Ставь вот ему, – и указал на икону.
Я подошёл, с трудом прочитал на тёмных полях – скорее, догадался: «Николай-Угодник», – и удивился. Надо же! Николай – так звали моего отца. Перекрестился и, подтянувшись на носках, вдруг поцеловал икону.
9