У вас тут хорошо – медсестры такие вежливые, и врач… я, правда, сперва испугалась, как он глянул на меня! Как схватил своими глазищами, а так – ничего, голос приятный, и сам такой аккуратный, внимательный. Он меня обо всем расспросил, и тоже наблюдает как бы. Такой человек. То есть, это и правда врач. А Сидор, я хотела сказать: Пилип Оксентьевич, – это у него фамилия такая – Сидорчук, он тоже… Даже если не в приемные часы. Вообще, санитаром – это не сахар! Но я тоже стараюсь помочь – и вы знаете – просто чудо! Позавчера взялась за щетку – держу! В общем, надежда есть! А как красиво тут на территории – у меня свободный выход! Трава немятая чуть не по пояс! Позавчера зайчика видела, и представляете – не боится, сидит и смотрит…
Да, мы ехали из Бадена, муж… сидел и писал что-то в своем компьютере. А я взяла и вышла на станции…
В Миквэ[9]
– Как себе хочешь, а я молчать не буду. Можешь уши заткнуть. Хотя тебе нечем. Пальцы у тебя такие, что в уши не влазят… такими пальцами… Можешь надергать из матраса ваты, если хочешь. Но своего матраса я тебе не дам, а твой обоссаный. И выключи телевизор – ты и так идиот: причем не просто, а с медицинским диагнозом. Что у тебя там написано? Ага, вот-вот… Выключишь – дам сигарету. Но не сейчас, – когда на прогулку поведут. Потому как ты во время оправки норовишь… а за это наказывают. Садко на тебя и так зуб имеет!
Эта относительно складная речь доносится под навязчивое журчание: за ломаной фанерной перегородкой – унитаз.
Глаза бычьи, невиданных размеров живот укрывает непропорционально скромный пенис. Похож на кого-то из «Двенадцати цезарей», скорее всего, на Виттелия, а может и на самого Нерона. Неподвижный взгляд присущий статуе, не живому голому человеку. Тщательно моет резиновой губкой любого желающего. Вначале я заподозрил у него латентный гомосексуализм – но зря. Просто любит мыть. Имеет склонность поддерживать вылезающего из ванны, открывать двери, а также брить и причесывать. Доброта (к удивлению обывателя) может быть и симптомом заболевания, но она примиряет с обстановкой. С тем, что и губка, и мыло, и выдаваемый ежепомывочно одноразовый бритвенный станок, и расческа с выломанными посредине двумя зубьями на все отделение в единственном числе. Спасает то, что моются редко и неохотно. Желающих обычно, не больше шести-восьми, и станка хватает на всех.
– Вотымено! – сказал Сельдюша.
– Зельдин! – пытается крикнуть медсестра, но из набитой железом пасти вылазит «Сельдин!» А Натан Ароныч и видом схож с пересохшей морщинистой селедкой из колхозного магазина, и запах от него тот