– На дорожку? – предложил Витя.
Лузгин задумался. Витя заразительно подмигнул.
– А-а, черт с ней, давай! – обреченно согласился Лузгин.
Когда они подошли к Крестам, там уже топталось человек с дюжину. Все сплошь крепкие дядьки глубоко за пятьдесят, а то и старше. Верховодил, как обычно, Серега Муромский.
– На собаку возьмем! – убеждал он. – У всех собаки, какие остались, по дворам заперты, а мы одну за село выведем и к околице – на цепь. И сами вокруг. Придет как миленький. Ветер откуда дует? Оттуда. Вот там посадим. И сами тихонько. Он выйдет, а мы фонарями его ослепим – и огонь. Секунду-другую он постоит ведь, ослепши, – разве не хватит?
– Чью собаку-то на живца? – спросили его.
– Да хоть мою! – твердо ответил Муромский. – Ради дела не жалко. Во! Андрей!
– Здрасте, дядь Сереж, – улыбнулся Лузгин. – Здрасте все.
Началось обстоятельное здоровкание со всеми присутствующими и риторические ответы на непременные риторические вопросы. Лузгина тут все знали еще во-от какого маленького.
– Ну че, акула пера, – сказал Муромский. – Что там слышно в столицах? Посадят когда-нибудь этого ворюгу Чубайса, мать его еб?
– Вряд ли, – покачал головой Лузгин, делая умное лицо. – У нас, конечно, не Америка – фиг знает, кого завтра посадят. Но ведь попадаются деятели, которых не посадят никогда, верно?
– Он же все мои сбережения поп… здил, – вздохнул Муромский. – Сколько на книжке было, столько и унес. Обокрал с ног до головы. Рыжий еврейчик Чубайс. Тьфу!
Серега на самом деле был мурманский, это местные его в «муромского» переделали, как им удобнее показалось. Вырос-то Серега здесь и по зашишевским меркам высоко поднялся, мореходку окончил, карьеру завершил секондом на «торгаше». В общем, было там чего украсть Чубайсу.
Теперь Муромский на исторической родине если не командовал, то определенно задавал тон. Их в селе набралось таких – репатриантов с активной жизненной позицией – человек пять. Но, увы, даже общими усилиями поднять Зашишевье они не могли. Потрепыхались немного, увидели, что дело швах, с горя запили – кто на годик, кто поменьше, успокоились и пошли тоже, как нормальные люди, валить-пилить-вывозить лес.
Лузгин стоял в толпе, почти не слушая разговора, ощущал, как усваивается водка, курил и думал, что в общем-то Зашишевье выдержало удар судьбы. Могло бы просто рухнуть. Оно и пыталось. В годы перестройки тут разворовали, съели и распродали целый совхоз. Потом начали от тоски и пьянства вымирать – на кладбище полно могил сорокалетних мужиков. Но к концу тысячелетия ситуация постепенно выровнялась. Село, будто живой организм, переболело и теперь намеревалось достойно встретить старость. А там – как сложится.
«Только странного зверя им тут не хватало, – подумал Лузгин. – Зверь – это совершенно лишнее.