– Мелковат он для взрослого, тебе не кажется? – спросил Лузгин.
– Слушай, да, пацан, – сказал Юра уверенно. – Лет четырнадцать.
– И все-таки в округе были человеческие жертвы.
– Это не его.
– А кто же тогда?
– Городские, кто…
– Ох, не любите вы городских!
– Слушай, фигня это, – не согласился Юра. – Мы к городским нормально. Нам с ними друг без друга никак. В Зашишевье каждый второй наполовину из города – либо там работавши, либо еще чего. Не в этом дело совсем.
– Ладно, замнем. В любом случае, вот кто все знает. Допросить бы! Если в нем осталось хоть что-то еще человеческое… Но я боюсь, с такой собачьей рожей он не в состоянии говорить. И не факт, что он вообще помнит, как это делается.
– Слушай, ты ему ксиву свою предъяви, – предложил Юра. – Скажи: я корреспондент московской газеты, нарочно сюда приехавши, чтобы взять у вас интервью. А? Слушай, он сразу вспомнит, как разговаривают!
– Любите вы, Яшины, над людьми издеваться, – буркнул Лузгин.
– Слушай, да я от чистого сердца посоветовавши! – тоном оскорбленной невинности сообщил Юра и отошел, сдавленно хихикая.
– Так и сделаю, – пообещал Лузгин ему вслед.
Оборотень вдруг напрягся всем телом, громко хрюкнул и снова расслабился, затих.
– Фу… – выдохнул Юра, опуская ружье.
Лузгин потер грудь в области сердца.
– Вот же пакость! – сказал он. – Даже сейчас напугать в состоянии.
– Трубу-то ему в зубы точно надо, – вспомнил Юра. – Мало ли…
– Зубы – выбить! И когти вырвать.
– Слушай, Андрюха, пожалей мальчишку.
– Мальчишку?! – взвился Лузгин.
– Чего-то ты сегодня расстроивши, – в точности повторяя недавнюю фразу брата, заметил Юра.
– Мое дело маленькое, – сказал Лузгин твердо. – Суйте ему хоть трубу, хоть лом. Хоть в зубы, хоть в жопу. А я к себе пошел. Хватит с меня на сегодня. Могу ведь и вправду расстроиться!
Он вышел со двора и побрел по едва заметной тропке коротким путем в Зашишевье. На душе было крайне муторно. Связанный и измордованный до потери сознания, вервольф все равно страшил Лузгина. Уже не столько внешностью, сколько фактом присутствия здесь, на родной земле. Спокойно осознать ситуацию и жить в ней, как это делали местные, не выходило. Сложившаяся за тридцать лет единая картина мира оказалась грубо взломана. Лузгин более-менее представлял себе, как дальше придется действовать, но все еще не мог принять, что происходящее ему не снится.
А ведь не