Генеральный штаб, над которым он начальствовал, был самым авторитетным ведомством в Германии. В здании на Кенигсплац в Берлине, где квартировал и Мольтке с семьей, трудились 625 сотрудников. Система безопасности была строжайшей: никаких секретарей и клерков, все документы подписывали штабные офицеры. Утром после ухода уборщиц ни одна женщина, кроме Элизы Мольтке и ее горничной, в здание не допускалась. Каждый год после подписания нового плана мобилизации экземпляры устаревшей версии тщательно уничтожались. К новым технологиям штаб практически не приобщался: автомобилями не располагал, даже в могущественном железнодорожном отделе имелась всего одна пишущая машинка, срочные телефонные звонки делались из единственного автомата в коридоре. Не было столовой, большинство офицеров приносили обед с собой и съедали на рабочем месте, притом что трудовой день длился от 12 до 14 часов. Каждого сотрудника Генерального штаба приучали к мысли, что он представитель священной элиты, подчиняющейся строгим нормам поведения: например, офицерам не позволялось появляться в баре, облюбованном социалистами.
Сам Мольтке старался производить впечатление сильного человека – вскоре эта иллюзия развеялась, однако успела сыграть существенную роль в завязке войны. Образованный и эрудированный, Мольтке возвысился благодаря личным связям с кайзером, установившимся, когда он служил адъютантом при своем дяде, Мольтке-старшем, победившем Францию в войне 1870–1871 годов. Вильгельм II проникся симпатией к племяннику героя, убежденный, что гений старшего заговорит и в младшем. Однако назначение Гельмута начальником Генштаба стало для многих шокирующей неожиданностью. Один из бывших преподавателей Мольтке, обучавший его военной подготовке, писал: «Этот человек может наделать много бед»{70}. Выбор Вильгельма II был продиктован исключительно личными взаимоотношениями: он находил генерала приятным собеседником с обходительными манерами (обязательное требование для придворных во все времена). Мольтке показал себя компетентным офицером, не проявляя (или не имея возможности проявить) задатков военного гения.
По иронии судьбы как раз Мольтке-старший после 1890 года отстаивал идею, что будущее Европы отныне должно определяться за столом переговоров, а не на поле битвы: по его мнению, для Германии война свои выгоды исчерпала. Однако начиная с 1906 года его гораздо менее одаренный племянник склонялся к мысли, что шлиффеновский план большого охвата обеспечит Германии господство в Европе. В феврале 1913 года Мольтке сообщил начальнику австрийского генштаба Конраду фон Гетцендорфу: «Судьба Австрии будет окончательно решаться не на Буге, а скорее на Сене»{71}. Он проникся убеждением, что за новыми технологиями – воздушными шарами и механическим транспортом – будущее централизованного управления немецкими