Несколько дней и ночей шел дождь, то припускал крепко, напористо, тогда мимо логова начинали струиться ручейки, то затихал, лишь чуть моросил, а по распадкам поднимался неуверенный, жидкий туман. Волк почти не выходил наружу, отсыпался, волчица несколько раз поднималась, тыкалась в стены, потом выбиралась и искала воду. Напившись, снова ложилась и во сне чуть поскуливала, раны затягивались, заживали.
***
Артемий до заморозков еще несколько раз бывал на охоте, сидел на своем плесе, стрелял, подсаживающихся к чучелам, жирных уток. Но встреча с волками каким-то образом отразилась на парне и большой радости от охоты он не получал. Не то, чтобы боялся новой встречи, нет, картечь теперь всегда была наготове, не боялся, убеждал себя, что не боится. Но все же сидя в лодке, оглядывался на проход часто, на каждый звук, на каждый шорох. Постоянно чудилось, что кто-то пробирается по камышам, крадется, осторожничает. Патроны с картечью отпотевали в зажатом кулаке. В голову лезли мысли: – быстрее бы осень, чтобы замерзли все плесы, да улетели на юг утки.
По первому снегу с товарищами сходил, погонял зайцев. Дед, сидя на печке и спустив ноги, допытывался:
– Ну, видал следы-то?
– Видал, конечно. Вон, принес же беляка.
– Причем здеся беляк-то? Разбойничьи следы-то, видал?
– Нет, деда, волков нету. И парней спрашивал, никто не видал.
Дед шамкал губами, о чем-то размышлял, теребил сухими пальцами печную занавеску, трудно затаскивал наверх ноги и укладывался на пышную, перовую подушку. Уже отвернувшись к стене, тихо, будто для себя, говорил:
– Затаились. Не могут они забыть обиду, они памятливые….
– Что ты меня пугаешь? Что?… – Артемий даже вставал и подступал к печи, но лишь убеждался, что дед уже мирно посапывает, он всегда легко и быстро засыпал. Мать, отвернувшись, тайком крестилась.
***
Прошел, протянулся, протащился целый год. Артемия призвали в армию. Уже в первый год службы он получил из дома горькую весточку о том, что его любимого дедушку схоронили. Мать, хоть и болеет, но сына из армии обязательно дождется. Не может такого быть, чтобы солдат вернулся в пустой дом.
Дождалась. Плакала сухими глазами, удивлялась, каким же верзилой стал ее Артем. Уже Артемием и назвать неловко. Артем вытянулся, раздался в плечах, грудь выкатил колесом, выставил напоказ толстенную, жилистую шею. Стал настоящим мужиком.
Волки так и остались жить у тихого ручья, в старом логове. Волчица долго болела, скулила и плакала по ночам, истекая слезами из пустых, разорванных мелкой дробью глазниц. Волк приносил ей то зайца, когда удавалось его поймать, то жирных и вкусных ондатр, а когда охота совсем не удавалась,