– Сынок! – Слышу тихий вскрик за спиной. Оглядываюсь, вижу маму. – Куда же ты теперь? Ее голос прозвучал глухо. Мама подбегает ко мне, обнимает. Чувствую, незаметно сует что-то в карман. Сердито, грубовато отбрасываю руку.
– Отстань! Мама грустно вздыхает, смотрит на меня странным, долгим взглядом, полным грусти.
– Упрямство – первый признак тупости. – На глазах заблестели слезы. Еще немного, она заплачет. Устало, через силу улыбаюсь. Сжав губы, провожу по ним языком и слышу собственный голос, который не сразу узнал:
– Прости, мама. Упрямство, согласен, тупость. Но возведенная в квадрат искусство гибкости, это приспособленчество, граничащее с подлостью. Я давно не глупый малыш, вырос, и теперь должен уйти по своей дороге. Неожиданно лицо матери смертельно побледнело, а в глазах заблестели слезы. Останавливается трамвай. Тяжело дыша, заскакиваю на заднюю площадку. Они думают, что не выживу? Приползу, как побитая собачонка? Нет, выживу. Не приползу. Ко мне подходит кондукторша. Я узнаю, это она тогда ругалась на меня, когда случайно зацепил трамвай.
– Ваш проезд? Растерянно роюсь по карманам.
– Сколько стоит?
– Четыре гривны. Даже на билете написано. Опускаю ладонь в карман. Пальцы нащупывают купюру. Сотка? Значит, мама нашла, всунула. Чтоб купил себе чего-нибудь перекусить. Протягиваю кондуктору.
– Вот. Отсчитывают сдачу, беру талон.
– Боже милостивый! С вами все в порядке? Сегодня вы слишком мрачный. Я несколько секунд молчал, опустив голову, а потом ответил:
– Что за безумный день, – Сказал вслух, испугался собственного голоса, задрожавшего, как от слез. Во рту был соленый привкус. – Что за безумно хреновый день.
– Смотрите на жизнь проще, будет легче жить.
– Угу, – Без особого удовольствия произношу. Но кондуктор, ничего не ответив, идет по проходу дальше, а я устало падаю на свободное место. Трамвайчик, позвякивая, катит в сторону ДМК. Конечная остановка. А теперь куда идти? Что делать? Не знаю. Теперь я нищий, нищий в дорогом свадебном костюме. К чему ворошить то, что все равно не можешь изменить? Да и нужно ли это менять?
Я шел, и шел, пока не уперся в знакомый скверик, где так часто бегал по утрам. Там падаю на прохладную скамейку. Опускаю голову. Ладони стискивают виски. Закрываю глаза. Хотелось кричать. Но все слова точно замерзли в глубине души. Жутко хочу домой. Устал и замёрз! Чайку бы сейчас горяченького хлебнуть. Достаю из кармана мелочь. На кофе вполне хватит. Иду к знакомому кофейному ларьку.
– Пожалуйста, мне двойной экспрессо.
– Сколько сахара? – Равнодушно спрашивает продавщица.
– Два. Кладу червонец. Девушка дает сдачу. Уже не могу оставить чаевые, как прежде. Для нищих это большая роскошь. Нужно экономить. Обратно сажусь на скамейку. Кофе согревает и бодрит. Куда идти? Домой? Но у меня нет больше дома. Что могу делать? Могу машины ремонтировать. Только кому это надо. Сдаться? Нет. Это исключено.