– О чём взгрустнул, дед Щукарь? – толкнул его в плечо Котелок (Котлов Толик), протягивая ему стакан с крепким домашним напитком.
– Слышал, как волки перекликаются на том берегу?
– Ну и пёс с ними! Они ведь на том берегу. Чего нам их опасаться?
– Я и не опасаюсь. Мне под их перекличку история одна вспомнилась из моего босоногого детства. Давайте, не чокаясь, помянем одного удивительного человека.
– Поминают по имени, – напомнил я Николаю. – Звали-то его как?
– Путник.
– Понятно. А как по имени?
– От имени своего тот человек отказался. Сам себя Путником называл, и другим также представлялся.
– Тогда за Путника! Царствие ему Небесное, – подытожил Котелок.
За это мы и выпили.
Ты нам про этого Путника должен теперь рассказать, – потребовал от Николая Котелок.
И Николай рассказал о той малости, которую случилось ему узнать о непростом человеке, пришедшим в их деревню ранним утром из жуткой Волчьей пустоши, где погибал от волчьих клыков всяк туда входящий. О том, как они, босоногая детвора дивились на то, что человек этот, побывавшей в таком гиблом месте, вышел из него живым и невредимым.
Сам он не видел Чудовища, наводившего ужас на всю округу, включая и людей, и домашних животных, и всё дикое зверьё. Все обмирали от страха при одном упоминании о том чудовище. А Путник не побоялся и вышел в самую жуткую полночь на битву с ним с голыми руками.
– И победил? – не удержался от вопроса Котелок.
– Никто этого не знает. Победитель ведь тот, кто своего противника переживёт хоть на малое время. А с той страшной ночи больше не видел никто ни ужасного чудовища, ни Путника. Пропали оба.
Только Путника с того времени мы все считаем своим спасителем от проклятого чудовища. И избавление это, по вещему сну одной очень мудрой старухи, бабы Епифановны, было предсказано старым волком.
Во власти яростного огня
Мемби мчался, не разбирая дороги. Его то и дело обгоняли другие звери, охваченные таким же ужасом перед необузданной стихией. Лесной пожар на бешеной скорости мчался за ними, обдавая их своим жаром. В его диком рёве была неумолимая злоба, его ненасытная утроба поглощала всё на своём пути. Предсмертные крики его жертв лишь распаляли его ярость. Убежать от него было невозможно, но все звери, предчувствуя свою обречённость, всё равно продолжали этот бессмысленный, последний в их жизни бег, пока не разорвётся,