Я оперлась руками о подоконник. На мгновение я представила, будто мои руки – ее руки, что я – это она, что она вернулась в свою комнату, проведя ночь где-то еще, и тихо закрыла окно. Руки начали дрожать, и я снова прижала их к себе. «Прекрати, – подумала я. – Иди спать. Начнешь с завтрашнего дня. Завтра ты попробуешь найти ответы».
Слабое зимнее солнце освещало кровать, возвещая начало нового дня. Я встала и осмотрела комнату Анны, гадая, с чего начать. Полиция обыскала ее комнату, это верно, но они понятия не имели, что для Анны нормально, а что – нет. Так что я не могла полагаться на их мнение. Я решила начать с очевидного. Заглянула под подушку, на которой спала, проверила под матрасом, который еще хранил тепло моего тела. Ничего.
Тогда я легла на пол и заглянула под кровать. Там было слишком темно, так что я засунула руку под нее и выгребла кучу всякой всячины в центр комнаты. Выглядело все это попросту отвратительно: грязные носки, пыльные книги с потрепанными уголками, ручки и карандаши. На некоторых ручках виднелись следы зубов – у Анны была привычка их грызть. Выудив из кучи несколько непогрызенных ручек – большинство из которых, я уверена, когда-то были моими, – я запихнула все остальное обратно под кровать.
На прикроватном столике стояла лампа, а рядом с ней – наша фотография в рамке. Я пыталась относиться к процессу отстраненно и мыслить рационально, но все же не смогла устоять и взяла ее в руки. Это была одна из моих любимых наших фотографий. Ее сделали, когда нам было восемь. Мы лежали на траве на заднем дворе, закрыв глаза, голова к голове, так что наши волосы переплелись. Солнечный свет вокруг был идеально золотым, будто в рекламе духов. Фотографию сделала мама. Она тогда думала, что мы спим, пригревшись на солнце. Мы так и не признались ей, что она ошиблась: на самом деле мы не спали, а пытались научиться общаться друг с другом без слов. Мы были так сильно сосредоточены, что не заметили, как она подошла и сделала фото.
На снимке Анна едва заметно улыбалась, а я слегка нахмурилась. Она выглядела так, словно точно знала, о чем я думаю, а я – словно пыталась перевести что-то на иностранный язык. Это было слишком – мне показалось, что сердце вот-вот разорвется. Поэтому я отложила фотографию, осторожно прислонив ее к лампе под тем же углом, как она стояла раньше, и открыла ящик стола. Там я увидела еще несколько ручек, коробочки с освежающими мятным конфетами, пару ярких картонных подставок под чашки – иронично, учитывая, что она, как и папа, постоянно забывала ими пользоваться. И больше ничего.
У нее в шкафу я тоже не нашла ничего примечательного – только мятый свитер в синюю полоску, с капюшоном. Сначала я никак не могла понять, откуда он взялся. Он казался