Психопат (сборник). Наиль Муратов

аты пунктир невидимых глазу следов, и ты бьешься в судорогах, корчишься от бессилия, потому что не можешь унять вырвавшихся из чернильной темноты демонов – исчадий ада, заключенного внутри твоей собственной души. Но вакханалия утишается, чуткие уши незваных гостей уловили монотонный успокаивающий стук – вестник дождливого утра, когда просыпающийся инстинкт гонит меня наружу, в сырость и слякоть города, а сладостное предчувствие близости с незнакомой женщиной леденит разжижившуюся кровь. В зеркале, прилепившемся к дверце шкафа, холодное отражение рассвета тонет в искусственном свете люминесцентной лампы, а тень, скользнувшая по стеклу, – это моя тень, живущая отдельно от других теней, мечущихся в испуге по стенам и потолку. Сегодня – пиршество тварей, заселивших мой мозг, танец бестелесных гурманов, питающихся чужим испугом. Страх – это их десерт, лакомое блюдо, и они готовы вывернуться наизнанку, только бы не пропустить момент, когда страха становится так много, что он убивает сам себя. В такие мгновения интеллект перерождается, превращаясь в уникальное мыслящее устройство, созданное для решения одной-единственной задачи, на самом деле не подразумевающей решения. Это уравнение со множеством переменных и постоянных, имеющее только мнимые корни, оно сродни инструменту со множеством струн и колков, ждущему талантливого исполнителя. В музыке дождя не должно быть фальшивых нот. В его монотонном шуме – лейтмотив увертюры, звучавшей в отдаленной провинции моего сознания, в царстве изощренной и болезненной фантазии, превращающей в искусство то, что именуется криминальным деянием. Я – новая переменная, неопределенная величина, неизвестный фактор! Моя психика обострена шуршанием дождя и предчувствием предстоящей встречи с неизвестной женщиной. Где-то в недрах города любимая и одновременно ненавидимая мной незнакомка, наверное, уже пьет утренний кофе, глядя с неудовольствием на унылый пейзаж за окном. Ей еще нужно сделать макияж и множество других необходимых дел, пустяковых по сути, но так эффектно отличающих женщину от мужчины. Она подавлена, плохо спала, да и погода не улучшает настроения, но, я уверен, чувство долга не позволит ей остаться дома. Пустота и страх, воцарившиеся в сердце незнакомки, предрешают нашу встречу, она неизбежна, и я жду ее, потому что ради этого и существую. Я – человек дождя, затаившийся в хрупкой скорлупе типовой квартиры, терпеливый как паук, как молчаливые артефакты Стоунхенджа.

      В дождливые осенние дни на городское кладбище приходят по необходимости. Здесь никого не ждут: обитель усопших закрыта для новых захоронений, и траурные процессии с торжественной неторопливостью отправляются в другие районы. Дорожки, тропинки, проходы между ограждениями – это декорации, теснящиеся на сцене театра, принадлежащего мне одному. Я знаю здесь каждый памятник, каждую надгробную плиту, и фамилии незнакомых покойников навечно врезались в мою память.

      Узкая щель между двумя оградами ведет к могиле, заросшей кустами сирени, она давно заброшена, ветхий навес не защищает ни от дождя, ни от ветра. Отсюда можно увидеть участок стены, огораживающей территорию кладбища, и узкую калитку – его черный ход. Вряд ли она пойдет через центральные ворота, но даже в таком случае я не смогу не заметить ее ладную фигурку на песчаной аллее. Спешить некуда, ожидание стало частью моей жизни, такой же приятной привычкой, как курение или прием амфетаминов. Время до ее появления тянется так медленно, что я начинаю ощущать растущую в воздухе напряженность, турбулентное завихрение токов, подстегивающих воображение игольчатыми уколами. Я представляю, как она сворачивает в проход, ведущий к могиле мужа, протискивается между деревом и скамейкой, проходит возле двух постаментов с полуразвалившимися стелами и упирается в некогда белую, а ныне серую от грязи решетку, за которой скрывается каменная плита с высеченным на фронтоне крестом.

      Сжимая в руке букетик гвоздик, я жду ее, женщину, дарованную мне судьбой, и знакомый силуэт возникает, наконец, из-за поворота в конце аллеи – она приходит, как и другие мои незнакомки, неожиданно. Из своего убежища я слежу за неспешным ее приближением, чувствуя, как тело мое растворяется в каплях дождя, и обманчивое ощущение невесомости заставляет сердце сладко замереть. Наше знакомство состоится скоро, в ту минуту, когда она с ханжеским лицемерием возложит цветы на могилу мужчины, имевшего несчастье называться ее мужем.

      Женщина сворачивает с аллеи и проскальзывает в узкий проход между двумя рядами истерзанных временем оградок и памятников. Я не спешу: моей незнакомке уже некуда деться. Ее фигурка мелькнула среди решеток и деревьев и потерялась окончательно, но беспокоиться нет оснований. Я знаю дорогу к каменной плите, накрывшей последнюю обитель ее мужа, помню наизусть каждое высеченное на ней слово.

      Они – обвинительный акт, брошенный на весы Фемиды.

      Пора.

      Она стоит, чуть сгорбившись, возле могилы, на которой уже успела разложить свои желтые розы, женщина лет тридцати трех – тридцати пяти, чье миловидное лицо я успел полюбить еще в тот день, когда траурная процессия сгрудилась возле ямы, которая отвоевала половину пространства внутри ограды, выкрашенной в белый цвет. Заплаканная, придавленная тяжестью утраты, тогда она не казалась