– Ну и где твой кадр с рецептами? Позвони, поторопи его, что ли…
Потыкав в кнопки мобильного, Коля разводит руками: вне зоны доступа, не иначе в метро едет. А затем, кашлянув, говорит:
– Все это жутко, конечно, но уходить в свою раковину, как улитка, не стоит. Жить все равно надо. Помнишь, мы говорили про Канта? Которого больше всего удивляло звездное небо над головой…
– …и нравственный закон – под ногами! – раздраженно добавляет Вера.
Разговоры в пользу бедных бесят, из нее опять рвется наружу черная жижа, но она пока сдерживается. Если астроном уйдет, как она опознает фармацевта? Когда Вера допивает коктейль, Коля-Николай заказывает еще, мол, теперь плачу я. А затем говорит: мы разучились видеть чудесное – в обычном. Нам нужно настоящее чудо, чтобы все газеты и телепрограммы трезвонили, чтобы сенсацией пахло за версту, а вот в обыденной жизни…
– Ты кого имеешь в виду?
– Сама знаешь кого.
– Ах, вот как…
Вера набирает в легкие воздух, затем выдыхает: стоп, не будем рубить с плеча. Не будем плескать коктейль в лицо, просто убьем взглядом звезданутого недотепу. Вера вдруг различает нелепую долговязую фигуру, неуверенность во взгляде, даже веснушки проступают на бледной физиономии. Откуда?! Раньше не было веснушек! Она еще раз набирает воздуху и ровным голосом произносит:
– Ты ни черта в этом не смыслишь. Ты… Да ты просто не имеешь права говорить о Нормане! Лучше смотри в свои телескопы, копайся в своих дурацких спектрометрах, а сюда не лезь!
Она таки срывается на крик, и Коля вскоре натягивает куртку. К столику приближается некто в черном плаще, он с удивлением взирает на Колю-Николая, кидающего